Кристиан Барнард - Нежелательные элементы

Деон почувствовал, что его покидают последние силы.

Тем не менее он закончил операцию, как требовал того долг: отключил аппарат «сердце-легкие», проверил функционирование сердечной мышцы, распорядился проконтролировать давление несколько раз, извлек катетеры из вен и аорты, зашил разрезы, вшил дренажные трубки в перикард и средостение. Все это он проделал почти машинально. Руки обрели обычную сноровку, но это не доставило ему ни радости, ни удовлетворения.

Память, точно клеймо, которое уже не вывести, точно рубец, который останется навсегда, каким бы толстым слоем ни наросла на нем здоровая кожа, жгло то короткое мгновение физической муки, когда он стоял над девочкой и был не в состоянии решить, что делать, чтобы спасти ей жизнь.

Деон оставил Питера и молодого француза заканчивать, снял халат и вышел в коридор, рассеянно сдернул маску, потом шапочку и швырнул их в корзину. Он зашел в ординаторскую. Там в одиночестве сидел Гвидо Перино. Часы на стене показывали без четверти час. Наверное, Робби давно закончил и уехал.

Гвидо принялся возбужденно рассказывать об операции по поводу боталлова протока, которую они с Робби сегодня делали. Деон отвечал что-то невнятное.

Он вспомнил про свидание, назначенное на три. Но уехать из больницы, не посмотрев еще раз девочку, не мог. Он предпочел бы не встречаться сегодня с Триш. В нем все словно онемело. Еще люди, еще эмоции — даже мысль об этом давила свинцовой тяжестью.

Он налил себе кофе. Кофе был холодный.

На столе стояла тарелка с бутербродами. Пора было что-нибудь съесть, но ему не хотелось.

Он кивнул Гвидо, заметил, с каким любопытством посмотрел на него молодой человек, и вышел в коридор, намереваясь вернуться в операционную и проследить за тем, как они закроют грудину.

Из дверей кабинета выглянула сестра.

— Профессор! — окликнула она.

Он обернулся к ней, недоуменно сдвинув брови.

— Я говорила о щетках с директором.

— О каких щетках? — Он не сразу понял, о чем шла речь. — Ах, да!

— Он сказал, что ничего сделать нельзя.

— Ничего сделать нельзя, — рассеянно повторил он.

Ее, по-видимому, поразило его равнодушие.

— Дирекция приобрела их, потому что они самые дешевые.

— Старая история! — В нем проснулось утреннее раздражение. — Казалось, дирекция могла бы узнать мнение врачей, которым приходится пользоваться этой дрянью.

— Я совершенно с вами согласна, профессор. Но боюсь, нам придется ими пользоваться и дальше. Они заказали сорок тысяч.

— Сорок тысяч… Вы шутите!

Она явно не видела тут повода для шуток.

— Они и правда ужасны, однако, пока мы их не используем, других не будет.

— Но сорок тысяч! Невероятно. — Он расхохотался. — Сорок тысяч!

Сестра в недоумении уставилась на него, не понимая, что его рассмешило.

— Предположим, в среднем вы будете стерилизовать их в автоклаве двадцать раз, — кричал он. — Такая дрянь больше не выдержит. Но даже в этом случае их хватит на восемьсот тысяч раз! Мы будем обдирать ими кожу еще и в следующем веке! — Он продолжал хохотать.

Все было так печально, что оставалось только смеяться. Смех — единственная панацея, подумал он. Будь у нас достаточно комиков, доктора остались бы не у дел. Смейся, пока все вокруг рушится. Смейся над болью и всеми другими унижениями, на которые обречены живые существа. Смейся над смертью, и она отступит прочь. Смейся над дурацкими правилами и тупостью бюрократов. Очисть продажность мира едкой щелочью смеха. Смейся, потому что, черт побери, слезами ничему не поможешь.

— Ну, во всяком случае, благодарю вас, сестра, — сказал он.

Питер вышел из операционной вместе со стажером. Они кончили, и скоро Мариетт отвезут в послеоперационную палату.

— Спасибо, сестра, — сказал он. — Я сам поговорю с директором. Это ведь терпит, не так ли?

Он вышел из больницы в половине третьего. Полтора часа он просидел в послеоперационной у кроватки Мариетт и безмолвно молился, чтобы заработал ее собственный водитель ритма. Она проснулась и постаралась улыбнуться ему. Циркуляция у нее была хорошая, и дренаж оставался почти сухим. Он несколько раз отключал водитель в надежде, что зубцам «P» на экране монитора будут соответствовать четкие зубцы «QRS». Но блокада по-прежнему оставалась полной. Хуже того, когда он в последний раз отключил водитель, на экране остались только зубцы «P». Желудочки замерли. Он заметил, что девочка болезненно поморщилась, и понял, что ее мозгу не хватает крови. Он поспешно включил водитель ритма. Теперь ее жизнь висела на проводках-волосках, подключенных к ее сердцу. Оставалось только надеяться, что электроды удержатся на месте и проводки не оборвутся.

Вокруг пучка, возможно, образовался отек, и это усугубляет положение. Деон с надеждой подумал, что, пожалуй, это только временно.

Он распорядился приготовить еще один водитель ритма, на случай если тот, который ведет сердце девочки, вдруг выйдет из строя. Больше он ничего не мог для нее сделать.

Он влез в машину. Внутри она была раскалена. Он опустил все стекла, чтобы салон продуло. Но это не помогло. Он сидел в жаркой машине, тупо уставившись на ключ зажигания. Может быть, отменить все, что назначено на сегодня? Ведь он ни на чем не сумеет сосредоточиться, раз все его мысли заняты больной. Поехать пораньше домой? Или лучше уехать на взморье, подальше от всего, что требует долг? Или отправиться в порт и бродить там среди железнодорожных составов, глядя на громады грузовых судов с названиями экзотических портов на корме, и следить, как тонкокрылые чайки пикируют вниз и ссорятся из-за отбросов, плавающих на шелковисто-зеленой глади воды?

Тяжело вздохнув, он повернул ключ и задним ходом выехал со стоянки. Заманчиво. Но невозможно.

Он свернул в ворота медицинского колледжа. Его место на стоянке оказалось занято — на автомобиле номерной знак администрации провинции. Вне себя от бешенства, он готов был врезаться в эту машину, чтобы в тот безумный миг, когда заскрежещет металл и разбитое стекло, найти освобождение от всего, что его терзало. Но только глубоко вздохнул и проехал мимо.

Когда он нашел свободное место, подъехала еще одна машина с таким же номерным знаком. Шофер вылез, взял с заднего сиденья одну-единственную пробирку с кровью и скрылся в здании, где находилась лаборатория определения группы крови.

Невероятно! — подумал Деон. Такого рода вещи случаются здесь по сто раз на дню. Если б они отказались от одной машины и потратили лишние четверть цента на щетку для мытья… А, к черту все это.

Он поднялся по лестнице и вошел в свой отделанный панелями кабинет, с книжными шкафами вдоль стен и маской африканского колдуна в простенке между окнами. Напротив письменного стола висел портрет Элизабет. Они заказали его вскоре после свадьбы, и художник уловил выражение дерзкой веселости.