Максим Кантор - МЕДЛЕННЫЕ ЧЕЛЮСТИ ДЕМОКРАТИИ

Достоевский в оправдание своей неприязни к горбоносым инородцам говаривал, что не обязан сочувствовать еврею, если его ближайший родственник, русский мужик, — в беде. Мужику Марею писатель сочувствовал, и показывал, что больное кривое сознание Марея доступно пониманию далеко не всякого — а только своего соплеменника. А на инородцев сочувствия у русских мессий редко хватает. Например, Шолом Алейхем писал Толстому, просил высказаться на тему кишиневских погромов — но ответа не дождался. Правда, Толстой не был антисемитом, он просто говорил так: «Что евреи? Есть люди».

Французский художник Эдгар Дега тоже сочувствовал избирательно французской армии он сочувствовал, а еврею Дрейфусу — нет. Он считал лейтенанта Дрейфуса изменником, презирал всех «дрейфуссаров» и перестал здороваться с Камилем Писсарро, потому что Писсарро был евреем. Немногие знают, но Эмиль Золя, который написал потрясшую общество статью «Я обвиняю!» в защиту Дрейфуса и против антисемитизма, был в своей предыдущей жизни антисемитом — изменение в психологии произошло, когда Золя увидел озверевшую толпу.

Некоторые писатели порой меняли нелюбовь к евреям на пылкую любовь, а потом все снова наоборот — не отпускала их проблема. Очевидно, что к инакости этого народа надо как-то относиться, но вот как? И Василий Васильевич Розанов, антисемит и юдофил в одном лице, иногда писал панегирики еврейскому народу, а иногда говорил очень резкие, прямо расистские вещи. Вот и отец Павел Флоренский недоумевал: что-то с этим племенем сделать явно требуется, но что именно — однозначный ответ не давался.

И сколько же еще людей, которых принято считать светочами мысли, думали о евреях нехорошо — тут и Вагнер, и Мартин Лютер, и даже у Эразма можно отыскать некоторые строчки. А Джордано Бруно писал так: «Племя, нравственно столь прокаженное и опасное, что заслуживает того, чтобы их уничтожали еще до рождения».

Не правда ли, Гитлер оказался в неплохой компании? И когда так много исключительно знаменитых и почитаемых людей разделяют идеи Гитлера, фраза Ортеги-и-Гасета о «вертикальном вторжении варварства» делается совсем смешной. Куда же это вторглось варварство? Именно в Гитлера и немецкий народ? И стало быть, в Джордано Бруно тоже варварство вторглось вертикально? Может это и не варварство вовсе, а самая что ни на есть рафинированная цивилизованность в нем говорила?

И что, в конце-концов, такого особенного в том, чтобы называть евреев «жидами»? Достоевский все объяснил. Ну да, так называют евреев на польский манер (правда, поляков Достоевский тоже очень не любил), поскольку евреи пришли из Польши и Западной Украины. Жиды — они и есть жиды. Если человек блондин — что ж его теперь, блондином из политкорректности не называть?

Лев Толстой считал Достоевского больным по причине тотальной нелюбви последнего к людям, но Толстой известен своими вредоносными реакциями — он и Шекспира осуждал. Разве можно этакое сказать про полифониста Достоевского? Достоевский любил идею христианского человека, а любить конкретного человека, тем более конкретного еврея — задача не из легких.

Сегодня цивилизация пересмотрела свое отношение к евреям. Государство Израиль признано могущественными странами. Если бы Федор Михайлович опубликовал сегодня свой «Дневник писателя», ох и досталось бы ему от прогрессивной общественности! Банкиры, зубные врачи, скрипачи, ростовщики, израильские танкисты и нью-йоркские полицейские — все бы ополчились на Достоевского, даже вникать бы в его полифонию не стали. Круговая порука: одного еврея тронь — все на тебя накинутся. Скажи христианский мыслитель, что, мол, евреи кровь пьют, ну вот просто в полемическом задоре, для пущей образности — так ведь затравят! Не поймут, что он в хорошем смысле говорит.

Антисемиту — даже мягкому, идейному антисемиту приходится сегодня нелегко: могут и визу в просвещенный мир не дать. И попробуй кто тронуть Израиль, — такое начнется! Скажем, сирийцы похитили капрала израильской армии — а израильская армия в ответ разбомбила их страну. И многие возмутились несоразмерности возмездия. С одной стороны — судьба отдельного солдата (вообще говоря, военнослужащий по должности подвержен риску), а с другой — гражданское население, которое гибнет сотнями. Лидеры Хизбаллах с удивлением констатировали, что такой реакции не ждали — и напрасно не ждали.

Это стратегия, провозглашенная еще Бен Гурионом: защищать каждый кибуц так, как если бы речь шла о всем Израиле. Причины такой позиции можно понять. Отвечают не только на конкретный удар, не только на конкретное оскорбление — но на всю историю разом: на геноцид и Холокост, на «хрустальную ночь», на Дахау и Бабий Яр, на резню, учиненную Хмельницким в 1648 году, на погромы в Одессе и Киеве, на изгнание евреев из Англии в 1290-м, из Франции в 1394-м, из Испании в 1492-м, из Австрии, Германии, Португалии, Богемии, Моравии, Польши. Это ответ на Ванзейскую конференцию, на которой принято «окончательное решение еврейского вопроса», на процессы «безродных космополитов» в России, на дело врачей, на черту оседлости, на гетто, на желтые звезды, на оскорбление в метро, да мало ли на что еще.

Это ответ на юродство Достоевского, на кривлянье Розанова, на гадливую спесь Флоренского, на реплики Честертона, Карлейля и прочих барственных антисемитов. Так, между прочим, бросили арийские мыслители фразу — передали по эстафете. И вот уже бритоголовый юноша в Москве читает осиянные высшей мудростью манифесты. Что же, не будет сопротивления этой благостной карательной морали?

Конечно, движение «Хизбаллах» в печах Освенцима не повинно — но тут уж все одно к одному. Сколько раз из уст христианского писателя надо услышать слово «жид», чтобы стало непереносимо противно?

Тут всякий раз — отвечаешь на все сразу.

Понятно, данная логика несколько ущербна. Ну да, был Освенцим, но конкретные бритые молодые люди в Москве (те, которые носят шестистрелы на рукаве и задирают инородцев) в нем все-таки не повинны. Руководствуясь данной логикой, белорусы, например, любому обидчику должны бы поминать Хатынь — но история белорусов не столь длинна, претерпели они количественно меньше, исторического сознания беды выработать не успели.

У евреев трагическое сознание сформировано полностью. Нет такого времени в истории человечества, когда их не преследовали, не убивали. Вот появилось у них государство шестьдесят лет назад — после двух тысяч лет рассеяния — и разве можно назвать жизнь этого государства нормальной? Спят с автоматом под кроватью, держат четыре фронта открытыми на четыре части света, призывают в армию женщин, и так далее. И государство-то с гулькин нос, простреливается вдоль и поперек, и вот вцепились они в этот клочок земли и держатся за него со страстью и отчаянием. Попробуйте сказать, что на это нет оснований.