Ребекка Миллер - Семь женщин

— Спасибо огромное, миссис Дойл, — сказала она, завернулась в полотенце и трусцой побежала к дому.

Брайна проводила ее взглядом. Она с трудом верила, что кто-то может быть настолько красив.

Когда Брайна подошла к грузовичку, Милт ждал ее уже пятнадцать минут. А когда она вошла в свою кухню, старуха одарила ее таким взглядом, словно невестка только что подожгла ковер. Часы показывали без четверти час. Обедали обычно в двенадцать тридцать. Брайна не сказала ни слова. Она вытащила из холодильника ветчину и сделала сэндвич для матери Милта. Старуха жадно набросилась на сэндвич. Все трое какое-то время молча жевали.

— Что это за ветчина? — спросил Милт.

— Копченая.

— Вкусная.

Дожевав сэндвич, Милт отправился в амбар. Старуха допила яблочный сок, встала и, как обычно после ланча, отправилась в туалет. Когда она проходила мимо, Брайна почувствовала запах мускуса. Этот запах словно прилип к старухе, хотя она вроде бы регулярно мылась. По крайней мере, полотенце в ванной после того, как она там бывала, всегда было влажное. Провожая взглядом старуху, поднимавшуюся по лестнице, Брайна почему-то ощутила неприязнь. Ее взгляд упал на красное плюшевое кресло. Она никогда не сидела в этом кресле. И дети ее в нем не сидели. Даже Милт ни разу не садился в это кресло. Кресло выглядело так надменно… Оно стояло на самом лучшем месте в кухне. Именно туда падали самые яркие солнечные лучи. Что-то в этом кресле было осуждающее. Оно словно было обязано не одобрять все, что делает Брайна, пока старуха справляет нужду. Кто-то же должен был не одобрять Брайну в отсутствие старухи.

В половине шестого Брайна начала собираться к Штейнам. Она подошла к гардеробу в своей тесной спальне. Если она работала у Штейнов по вечерам, то всегда одевалась в черное и белое. Миссис Штейн никогда об этом не просила, но Брайна считала, что так нужно. Ей захотелось надеть белую блузку, которую ее дочь Шейла привезла из Парижа, где училась. Правда, Брайна боялась запачкать блузку.

Она бережно достала блузку из ящика. Шелк заскользил по ее пальцам. Казалось, это вовсе не ткань, а прохладная жидкость. Наверное, таким было бы на ощупь облако, если к нему прикоснуться.

Брайна вспомнила, как смотрела на облака из окошка в самолете. Облака казались прочными, пушистыми и шелковистыми. Брайна летала на самолете два раза — в Париж, в гости к Шейле, и обратно. Она упаковала все вещи за две недели до отъезда. Они с Милтом даже заранее съездили в аэропорт, чтобы убедиться, что знают дорогу. Но, когда они прилетели в Париж, Милт три дня молчал. Только сидел, глядя на кофе и круассаны или в окно. А на четвертый день он сказал: «Я хочу домой». Они планировали пробыть в Париже две недели.

Шейла была одного роста с Брайной, но кости у нее были тонкие, как у птички. Глаза зеленые, а пальцы длинные, как у брата. Натаниэль был темноволосым и серьезным. Он работал репортером в «Бостон Глоуб». Когда дети Дойлов приезжали домой, они выглядели инопланетянами. Брайна стояла в крошечной кухоньке и улыбалась им, а они улыбались ей, и все поражались тому, какое огромное, просто космическое расстояние отделяет эти мгновения неловкой доброты от тех, не таких уж давних дней, когда они были одной семьей: у детей были обязанности по дому, их наказывали и хвалили… Натаниэль был похож на отца, а Шейла — на мать. Потом, в один прекрасный день, они уехали, и домой приезжали инопланетяне, одетые в шелка и твид.

Брайна надела блузку. Шелк прохладно коснулся кожи.

В девять часов вечера Брайна стояла у стола в кухне Штейнов, вытирая губкой пятнышко от салата с авокадо и посматривая на гостей через дверь, ведущую в столовую. Казалось, гости плавают в свете свечей. Мистер Штейн, держа на коленях маленькую Дейзи, хрипловатым рокочущим голосом рассказывал какую-то историю, а все остальные завороженно слушали. Потом он умолк, и все весело рассмеялись. Брайна мечтательно склонила голову к плечу.

— Что ж… — прошептала она. — Когда я принимаю гостей… Да-да, я понимаю, это звучит немного странно… прежде всего я забочусь о том, чтобы всем было хорошо. Потом, улучив момент, я ухожу в кухню и немного там прибираю. Вымою пару тарелок, протру столешницу — и сразу все выглядит лучше. Терпеть не могу все сваливать на домработницу.

Неожиданно миссис Штейн встала и поспешно вошла в кухню, бормоча:

— Нужно взбить крем…

Брайна смотрела, как миссис Штейн роется в ящике стола. Она нашла насадку и вставила ее в электрический миксер. Миссис Штейн была в длинном красном платье с вышивкой из крошечных черных бусинок. Ее каштановые волосы с тонкими золотистыми прядками были скручены в пучок на затылке. Насадка быстро завертелась, и на гладкий лоб миссис Штейн попали маленькие белые капельки крема. Миссис Штейн была совершенством. Тоска, изумление и отчаяние охватили Брайну. Она навсегда останется Брайной, Брайной Дойл — на веки вечные.

Вдруг у нее похолодело под ложечкой, стены кухни потемнели. Звуки в столовой смолкли. Она слышала только странный гул в ушах. Казалось, жужжит какое-то насекомое. Ладони Брайны стали влажными, струйки пота побежали по спине, ноги налились свинцом. Она не могла сдвинуться с места. Она видела только белизну крема, светящегося в потемневшей кухне. Шум в ушах налетал волнами. Теперь он звучал криком раненого зверя. Брайне удалось сделать шаг назад. «Если сяду, — подумала она, — может, мне полегчает. Нужно сесть». Она заметила лицо мистера Штейна в дверном проеме. Он испуганно и сочувственно смотрел на нее. Дейзи уткнулась лицом ему в грудь. И тут Брайна поняла, что этот жуткий звук производит она сама. Миссис Штейн стояла рядом с ней. Она ее обнимала. Она что-то говорила, но ее губы шевелились беззвучно.

Брайна перестала кричать. Она доплелась до стола и села. К ней вернулся слух. Ее дыхание было неровным, больше похожим на рыдания. Миссис Штейн придвинула стул, села рядом с ней и стала гладить ее руку. Брайна почувствовала себя обнаженной, очищенной и дико счастливой. Она сидела рядом с миссис Штейн. Ей так хотелось сидеть рядом с миссис Штейн.

— Что случилось, Брайна? — спросила миссис Штейн.

Раньше она никогда не называла Брайну по имени. Брайна расплакалась. Ей стало так стыдно, так стыдно, будто ее вытошнило на улице.

— Простите, — пробормотала она.

— Вам бы надо домой.

— Я позвоню Милту, — пролепетала Брайна.

— Нет. Я сама вас отвезу, — сказала миссис Штейн.

Подъехав к дорожке у дома Дойлов, они долго сидели молча. В машине Штейнов пахло кожей, сигаретами и розовыми духами. Миссис Штейн что-то сказала очень тихо, но Брайна не расслышала. Снаружи оглушительно стрекотали сверчки. Брайне казалось, что это мгновение никогда не закончится.