Ребекка Миллер - Семь женщин

«Выходи, Брайна, — сказала она себе. — Ты должна выйти. У миссис Штейн гости».

Далеко не сразу мышцы повиновались велению разума. Наконец она смогла пошевелиться. Ее движения были скованными, неловкими, как у лунатика. Ей хотелось что-то сказать. Ей нестерпимо хотелось что-то сказать.

— Спасибо, миссис Штейн, — выдавила она.

Милт ждал ее у двери кухни.

— Что случилось? — спросил он.

— Я себя неважно почувствовала.

— Хочешь чаю?

— Ложись-ка ты спать, — сказала Брайна. — Ты, наверное, устал.

— Ты тоже.

— Я сейчас приду.

Брайна проводила взглядом Милта, поднимающегося по лестнице. Открыв дверь ванной, он обернулся и тут же закрыл дверь за собой. Белая шелковая блузка пропиталась холодным потом. Брайна плотнее запахнула куртку и устремила взгляд на красное плюшевое кресло. Рядом с ним горела лампа, и казалось, что кресло освещено театральным прожектором — совсем как на сцене во время спектакля. Однажды Брайна была в театре и видела спектакль с участием дочери. Брайна смотрела и смотрела на кресло, не моргая, и вдруг оно чуточку сдвинулось с места.

Прошел час. «В конце концов, это всего-навсего кресло», — подумала Брайна. Она попыталась встать со стула, но не смогла пошевелиться. Попробовала снова. Ничего не получалось. Красный плюш на сиденье и спинке кресла протерся. Брайна чувствовала себя такой усталой. Ей даже моргать было больно. От слез ее глаза высохли. Она все же заставила себя встать. Резко поднявшись, она сделала три шага и опустилась в кресло старухи.

Оно оказалось таким удобным. Просто идеально удобным. Сидя в нем, Брайна обвела взглядом кухню. И кухня показалась ей очень уютной и совсем не тесной. Бело-голубые обои выглядели свежее, ярко-желтая краска на дверцах шкафчиков не резала глаз. Брайна словно бы оказалась в совсем другом доме.

— Что ж… — тихо проговорила Брайна, положив ногу на ногу и слегка поджав губы, — это был настоящий деревенский дом, поэтому у меня сразу возникло такое чувство, будто я должна тут поселиться. Ведь всякие мелочи очень важны, когда речь идет о покупке дома. Гм? — Она немного наклонилась вперед, как бы прислушиваясь к вопросу интервьюера. — О, нет! Нет, я так не думаю, — сказала она и снова умолкла на несколько секунд. Затем, откинувшись на спинку кресла, она усмехнулась. — Ну, спасибо. Благодарю вас. Нам здесь нравится.

И тут она услышала шаги в коридоре наверху. Это была старуха. Брайна напряглась. Она была готова вскочить, но не сделала этого. Она услышала, как скрипнула дверь ванной. Брайна поняла, что старуха смотрит на нее сверху. Она за ней подглядывала! Брайна слышала испуганный стук собственного сердца. Наконец дверь закрылась. Брайна встала. У нее замерзли ноги. Ей хотелось лечь в постель. А старуха все не выходила из ванной. «Она нарочно там торчит, чтобы меня позлить», — подумала Брайна. У нее все тело ныло. Наконец, минут через пятнадцать, она услышала, как старуха медленно прошла по коридору в свою комнату.

Открыв дверь ванной, Брайна не сразу осознала, что произошло. Сначала она подумала, что засорился унитаз. Стены были заляпаны экскрементами. В раковине лежала большая какашка. На бежевом коврике около ванны чернел блестящий овал, похожий на вскрывшийся нарыв. А на крышке стульчака старуха оставила коричневый отпечаток своей ладони — словно подпись.

Брайна стояла на пороге и перебирала в уме подходящие чистящие средства. «Мистер Клин», «Аякс», «Ванна и кафель»… Коврик придется выбросить, но это ничего, в гараже есть новый.

Когда в ванную вошел Милт, был час ночи. Брайна стояла на четвереньках и отмывала пол. Пол в ванне был дубовый, а Брайна этого и не знала. Стены и раковина были уже отдраены, но запах стоял кошмарный.

— Она увидела, что я сижу в ее кресле, — сказала Брайна.

— Когда? — спросил Милт.

— Два часа назад.

— Зачем же ты это сделала? — спросила Милт.

— Просто захотелось. Я решила, что мне можно посидеть в кресле в собственном доме в одиннадцать часов вечера. Раньше не доводилось.

— О господи, — сказал Милт.

Он помог Брайне поднять коврик, сунул его в мешок для мусора и вынес из дома.

Примерно около трех часов утра они с Милтом выпили сладкого чая с печеньем в кухне. Потом Брайна приняла горячую ванну. Она чувствовала сытость и безразличие. Милт ждал ее в постели. Погасив свет, он потянулся к ней в темноте и поцеловал. Это было неожиданно и приятно. Губы Милта были шершавыми и прохладными, а язык — мягким и теплым. Брайна зажмурилась и представила, что Милт повез ее на пикник на далекую лесную полянку. Он гладил ее руки, грудь, волосы… Она начала распаковывать сэндвичи, когда кончики пальцев Милта прикоснулись к ее сомкнутым векам.

— Брайна, — прошептал он.

Брайна открыла глаза, посмотрела на него и ощутила его дыхание на своем лице. Милт лежал неподвижно, его рука гладила ее щеку. Он был теплый. Брайна почувствовала собственную наготу. А потом она сжимала грубую руку мужа и смотрела в окно. Яркая полная луна стояла за оконной рамой. Казалось, луна так близко, что до нее можно дотронуться.

Они проспали до девяти утра. Брайну разбудил громкий стук капель дождя по стеклу.

Вместе они спустились по лестнице, смеясь. Старуха сидела в своем кресле. Она встретила их свирепым взглядом. Она странно уменьшилась — словно бы сморщилась за ночь. Брайна посмотрела в черные глаза старухи и поняла, что та безумна, совершенно безумна.

— Как ты себя чувствуешь, мама? — спросил Милт.

— Прекрасно, дорогой, — ответила старуха.

— Может быть, тебе стоит показаться врачу?

— Это зачем же?

Брайна подала старухе английский кекс. За окном ветер раскачивал деревья.

Я жду. Я слышу: он идет. Я жду. Жду…

Девочка, затаившись, словно кошка, смотрит, как полный мужчина проходит по китайскому ковру, тяжело опускается в кресло и кладет на колени раскрытую газету. Девочке нравится замерять, сколько времени она сможет пробыть в комнате, прежде чем отец заметит ее. Она довела свой рекорд до одного часа, семнадцати минут и тридцати четырех секунд. Нэнси обожает соревноваться сама с собой.

Прошлым летом в бассейне в Саутгемптоне она увеличивала время пребывания под водой минуту за минутой, и в один прекрасный день, нырнув, не всплывала так долго, что за ней в воду бросился спасатель. Почувствовав, как он схватил ее под мышки, она обмякла и прижалась к нему. А когда они всплыли на поверхность, Нэнси развернулась и расхохоталась спасателю в лицо. Парень вытаращил глаза. Затем, в сердцах хлопнув руками по воде, отплыл от нее. На его шее вздыбились вены, похожие на жирных синих червяков. Кто-то на краю бассейна захихикал.

— Маленькая сучка, — процедил спасатель сквозь зубы, Нэнси слышала это. Двумя мощными гребками парень подплыл к бортику, подтянулся, вылез из воды и забрался на вышку, словно большая обезьяна.