Джонатан Коу - Невероятная частная жизнь Максвелла Сима

— И как это нам поможет?

— А вот как — она омерзительно богата. Вышла замуж за босса одной крупной фирмы химического приборостроения. Нагряну к ней в субботу днем, прикинусь любящим братом — я буду неотразим в этой роли, — останусь ночевать, а утром попрошу у нее маленький заем.

— Заем?

— Или аванс… Да, именно: аванс за великолепнейшую книгу, которую я напишу об археологических раскопках в Северной и Южной Европе. Я призову ее инвестировать в блестящий интеллект собственного брата. Неплохо звучит, а? Эти люди только и делают, что рассуждают об инвестициях.

Спору нет, энтузиазм Роджера порою бывал заразительным.

— Отличная идея, — подхватил я. И, дабы отметить многообещающее начало нашего предприятия, Роджер выставил мне виски «вдогонку» к еще одной пинте пива.

Когда в понедельник в обеденный перерыв я встретился с Роджером за столиком ресторана «Хиллз», он сообщил мне хорошую новость и плохую. Ред Раннер пришел первым, и это означало, что мы можем воспользоваться правом выкупить квиток у Криспина и забрать выигрыш — тридцать фунтов за вычетом двадцати, которые мы ему должны, и одного фунта, уплаченного за опцию, в сухом остатке девять фунтов прибыли. С другой стороны, обхаживания Роджером родной сестры окончились куда менее удовлетворительно.

— Пусть это будет тебе уроком, Гарольд, — мрачно подвел черту Роджер, — женщинам нельзя доверять, на них нельзя полагаться. Да стоит ли вообще брать в расчет эти эгоистичные, скудоумные создания! Гарриет не проявила интереса ни к нашей экспедиции, ни к книге, которая станет ее итогом. Кругозор моей сестры настолько… ограничен, что она не в состоянии осознать всю значительность нашего плана. Ее заботят лишь мелкие, тривиальные домашние дела.

— Например?

— Ну, ребенок, которого она намерена родить. Больше она ни о чем не способна подумать.

— Наверное, ее можно понять…

— Она всегда была такой, моя сестрица Гарриет. Я просто забыл, какая она на самом деле. Забыл, как я ее ненавижу.

— Когда ей рожать? — спросил я, слегка шокированный его откровенностью.

— А… через несколько месяцев. Я не хотел лить воду на ее мельницу, расспрашивая о ребенке. Она уже важничает сверх всякой меры. Идем, нам нужен свежий воздух.

Покинув убогие плиточные стены ресторана, мы провели остаток обеденного перерыва среди зелени — в сквере Финсбери-серкус. В начале марта было уже достаточно тепло, чтобы сидеть с книгой на траве, греясь на весеннем солнышке. У меня с собой был «Ястреб под дождем», первый сборник Теда Хьюза, [34] Тед Хьюз (Эдвард Джеймс Хьюз, 1930–1998) — один из выдающихся британских поэтов XX в.; с 1984 г. носил почетный титул поэта-лауреата Британии. малоизвестного поэта в то время. Роджер читал засаленный том «Современной магии» Джеральда Гарднера. Это сенсационное издание, опубликованное пятью годами ранее, привлекло изрядное внимание публики; особенно активно его обсуждали на страницах воскресных газет, с азартом щекотавших нервы своим читателям рассказами о шабашах, которые современные ведьмы устраивают сплошь и рядом в лондонских пригородах: разнузданные оргии и мессы во славу дьявола, совершаемые в обнаженном виде, — вот что якобы творилось за закрытыми дверьми респектабельных жилищ. Роджер с презрением отметал эти статейки как похотливые домыслы и с жаром доказывал, что книга Гарднера — одна из наиболее серьезных публикаций, появившихся в последние годы; автор, утверждал мой друг, приоткрыл завесу над живым и подлинным духовным наследием, уходящим корнями в доримскую эпоху, и вернул нам в достойном виде традиционные верования, способные противостоять репрессивному авторитаризму христианской церкви. Эту альтернативную религию Гарднер назвал «викка», и суть ее заключалась в поклонении двум богам, точнее, богу и богине, олицетворяющим соответственно Солнце и Луну. Не будучи склонным к каким-либо религиозным верованиям, я слушал Роджера вполуха, когда он распространялся на эту тему; впрочем, я хорошо запомнил слова, сказанные им в тот день в сквере Финсбери-серкус:

— Тебе следовало бы задуматься над этим, Гарольд, если ты всерьез хочешь стать писателем. Ведь поэтическое вдохновение исходит главным образом от богини. Почитай Роберта Грейвса, если мне не веришь. Тебе лучше ее не гневить. К несчастью, — закрыв книгу, он растянулся на траве, положив руки под голову, — она категорически не одобряет гомосексуализм, и для тех, кто его практикует, у нее припасены страшные наказания. Плохая новость для таких, как мы.

Я ничего не ответил, но молча вознегодовал, когда услышал его последнюю фразу, оброненную вскользь, словно он констатировал очевидную истину. Я знал, что Роджеру иногда нравится вот так по-дурацки провоцировать людей. В тот же день, помнится, он впервые упомянул о намерении наложить проклятие на свою сестру.

Тем временем Роджер усердно занимался материальной стороной наших планов. Он продолжал заключать финансовые сделки с Криспином Ламбертом и его многочисленными букмекерами, и каждая сделка была более амбициозной и более сложной, чем предыдущая. До меня доходили разговоры о тройниках, четвериках и экспрессах. Затем мы переключились на пятерики, «понтоны» и комбинированные ставки. На каждую ставку букмекер выписывал квитанцию, а затем Криспин высчитывал стоимость этой ценной бумаги в случае, если скачки закончатся желаемым результатом, и продавал нам право на выкуп после объявления победителя. Каким-то образом — я полагал, что благодаря аккуратности в подсчетах, которые вели Роджер с Криспином, и пристальному изучению лошадей, участвующих в забеге, — мы не только каждый раз получали дивиденды, но и все вокруг оставались в выигрыше. Вскоре мы осмелели, и договоры, которые мы подписывали с Криспином, уже не предоставляли нам право на выкуп квитка Криспина, но обязывали нас это делать. Мы согласились на это условие, потому что оно сулило большие доходы, пусть даже и риск (с нашей стороны) возрастал. Наш экспедиционный фонд неуклонно рос. Перспектива бросить работу и отправиться в путешествие изрядно волновала Роджера — настолько, что ни о чем другом он более не мог говорить, он был буквально одержим этой мыслью. Культурные удовольствия Лондона он объявил приевшимися, и теперь мы редко ходили вместе на концерты или в театр. Теперь, если мы не дискутировали, уткнувшись носом в карты Помпей или изображения погребальных курганов древних германцев, Роджер предпочитал сидеть дома, осваивая все увеличивающееся собрание книг, посвященных колдовству и язычеству. И хотя наша поездка по-прежнему называлась «совместной», у меня возникло смутное ощущение, что близость между нами потихоньку тает; я чувствовал, что каким-то образом разочаровал Роджера, не оправдал его ожиданий, и это меня глубоко огорчало.