Хорхе Семпрун - Нечаев вернулся

Пьер покачал головой.

— Элементарно, Ватсон! Сам не знаю. Это единственный вопрос, который не вписывается в мою версию…

— Что сейчас будем делать?

— Главное, не теряй связи с Габи, — сказал Пьер. — Если швейцарец вернется, хорошо бы сразу про это узнать. Я двину в уголовную полицию, попробую там кого-нибудь расколоть… А в двенадцать встретимся в газете и позвоним Жюльену. Не знаю, что еще можно предпринять…

Зато Фабьена знала… Но решила пока промолчать.

Эли Зильберберг отпер дверь на звонок.

На крыльце, спиной к нему, стоял человек и смотрел на соседний особнячок в дачном стиле.

Услышав, что дверь открылась, незнакомец обернулся.

Он был высокий — под метр девяносто, — седой, с морщинками вокруг очень светлых, стального цвета глаз и резкими чертами лица, загрубевшего от жизни на свежем воздухе.

Или просто от жизни, что тоже часто бывает.

Зильберберг жил на бульваре Пор-Рояль со стороны нечетных номеров. Чтобы попасть к нему, надо было войти в арку пошловато-респектабельного здания османновской застройки. Пересечь такой же безликий двор и войти в следующую арку. И тут вы словно оказывались вдруг за городом, на большой поляне, где стояло несколько особнячков. Один из них с тридцатых годов принадлежал семье Каролы Блюмштейн, матери Эли. Карола вернулась туда, когда разошлась с мужем. Здесь Эли прожил все свое отрочество и всю пору учения в лицее Генриха IV. Потом он переехал сюда уже взрослым, чтобы не оставлять в одиночестве свою мать, впавшую в тихое, но неизлечимое безумие.

Незнакомец оглянулся на звук отворившейся двери.

— Вас интересует этот дом? — спросил Эли. — Знаете, кто там жил?

Незнакомец посмотрел на него чуть насмешливо. Или покровительственно.

— Здесь прожил свои последние годы Люсьен Эрр [23] Люсьен Эрр (1864–1926) — французский ученый. В 1887–1926 гг. — директор библиотеки «Эколь нормаль». , — сказал он.

Эли удивил его уверенный тон. Незнакомец снова повернулся к дому Эрра.

— Я бывал тут во время оккупации, — добавил он.

Эли растерялся, но решил поставить пришельца на место. Он откинул со лба светлую прядь.

— Во время оккупации Эрра давно уже не было на свете!

Посетитель снисходительно кивнул.

— Но семья-то его была жива, — сказал он негромко. — Вдова, двое сыновей, дочь. Я дружил с младшим, он учился на курсах по подготовке в «Эколь нормаль»…

Что-то вдруг кольнуло Эли. Шевельнулось какое-то смутное, но болезненное воспоминание.

Незнакомец улыбнулся.

— Однажды жена Люсьена Эрра привела своего сына, моего приятеля, в библиотеку «Эколь нормаль». А он был тогда еще совсем мальчишкой, лет десяти, наверно. Она показала ему полки, заставленные огромными томами. «Твой отец все это прочел, — сказала она. — И ты тоже прочтешь!» Так ведь можно травмировать ребенка на всю жизнь, как вы считаете?

Эли нервничал, не понимая, что происходит.

— Последний раз я был здесь в сорок третьем, — продолжал незнакомец.

В сорок третьем? Да, зимой, в декабре. В тот раз они собрались впятером. Были Лорансон, младший Эрр, Соня В., их приятель по прозвищу Клебер и он сам. Все умерли, подумал он, кроме меня. И, может быть, Эрра. С той далекой поры он ничего о нем не слыхал. А остальные точно умерли. Мишель не вынес лагерных воспоминаний. Соня, лучезарная блондинка, попала в ловушку гестапо, уже под самый конец, но не сдалась. Она успела пустить в ход оружие и дорого продала свою жизнь. А Клебер после недели допросов проглотил капсулу с цианидом. Он часто представлял себе отчаяние Клебера, когда тот понял, что больше не выдерживает пыток. Его гнев, оттого что тело не повинуется духу, который вел его за все пределы страдания. Клебер проглотил капсулу с ядом, чтобы украсть у гестаповцев свою память, отнять у них чудовищную победу, которую они наверняка уже предвкушали. «Сволочи! Молчание трупа, вот что вам достанется от меня!» — так, наверно, он мысленно крикнул в безмолвии своего страшного одиночества. Клебер, такой чистый герой, совсем юный, одаренный всеми совершенствами души и тела… Ты отдал нам свою трепетную смерть, чтобы мы жили в равнодушии и сытости.

— Да, в сорок третьем, — повторил он. — Со мной был тогда Мишель Лорансон, отец Даниеля…

Эли побледнел.

Незнакомец вытащил из кармана удостоверение с триколором и представился.

— Старший комиссар Роже Марру.

Да-да, так звали отчима Даниеля, подумал Зильберберг.

И тут Марру сделал нечто странное. Он протянул руку и пощупал ткань зеленой куртки Эли, засмеявшись скрипучим смехом.

— Очень красивая куртка, Зильберберг! Разве что слегка кричащая. Смелая. Но очень красивая, правда.

Эли растерянно объяснил:

— Я только что вошел в дом, еще не успел раздеться!

Он действительно только что вернулся. Фабьену он в «Аксьон» не застал. Ему сказали, что она будет только в двенадцать. А Сергэ действительно улетел в Женеву — на день, а может, и больше. Эли оставил Фабьене записку с просьбой позвонить ему, как только она придет, и поехал домой, на бульвар Пор-Рояль. Не мог же он болтаться целый день по городу с пистолетом убийцы! Он принес его домой и спрятал в шкаф, рядом с отцовским смит-вессоном.

Марру опять усмехнулся:

— Не вижу связи!

И продолжал издевательским тоном:

— Я об этой куртке наслышан. Сегодня в восемь утра она маячила в сквере Жоржа Ламарка. Ее видели двое. Их показания совпадают…

Он посмотрел на Эли.

— Вам ведь известно, что некий Луис Сапата был убит там сегодня утром, как раз в это самое время…

Эли молча кивнул.

— Лилиенталь в Америке, Сергэ в Женеве… У мадам Спонти в восемь был сеанс массажа, мы проверили… Так что алиби нет, кажется, только у вас…

Эли начал терять терпение. Им снова овладело холодное бешенство. Только что в него стреляли, теперь пытаются пришить убийство. Не многовато ли для одного утра?

— А мне нужно алиби, месье? — последнее слово Эли произнес ядовито.

— Комиссар, — уточнил Марру. — Старший комиссар Роже Марру…

— Простите, не привык общаться с легавыми, — сказал Эли резко.

— А я привык, — с улыбкой ответил Марру. — Я даже привык общаться с убийцами…

Марру точно рассчитал удар.

— Я расследую убийство, Зильберберг! Убийство Сапаты, разумеется… Другим убийством — убийством Даниеля Лорансона — я сейчас заниматься не уполномочен. Но вполне вероятно, что эти два убийства связаны!

Эли взял себя в руки.

— Почему мы… комиссар?

— Вы?

— Почему во всем многомиллионном Париже только мы нуждаемся в алиби?.. Мы, наша старая компания?

— А, вы имеете в виду «Пролетарский авангард»? — воскликнул Марру. — Сам Сапата вывел меня на вас… Перед смертью он позвонил мне в комиссариат, не застал и оставил сообщение: «Это касается Нечаева». Теперь понимаете?