Салман Рушди - Клоун Шалимар

Полковник Хамирдев Качхваха задрал ноги на стол, прикрыл глаза и на какое-то время отключился от внешнего мира; как мальчик, приложивший ухо к раковине, он вслушивался в непрерывные шумы и невнятный гул голосов прошлого, доносившиеся изнутри.

Почти восемнадцать лет минуло со смерти прорицательницы-гуджарки Назребаддаур, однако это не мешало ей при необходимости вмешиваться в дела живых. Это подтверждали многочисленные свидетели, в чьи дома она являлась, преимущественно во время сна, обычно для того, чтобы о чем-то предупредить. («Не упусти эту девочку, срочно жени на ней своего сына, потому что ее первенцу суждено стать великим святым», — велела она лодочнику, заснувшему в своей шикаре на озере Гандарбал, вследствие чего бедняга вскочил и свалился за борт.) Умершая Назребаддаур казалась даже более веселой, чем была в последние дни своей жизни. Некоторые передавали, будто она сама это признавала — говорила, что ей легче работается и не приходится заботиться о скотине. Однако когда она заявилась к Бомбуру Ямбарзалу, то была мрачнее тучи. Пузатый ваз а очнулся посреди ночи и увидел склоненное над ним ее лицо с одиноко торчавшим зубом. «Если ты не начнешь действовать немедленно, то пламя междоусобной войны, разожженное Булбулом, сожжет дотла обе деревни», — сказала она, и темнота поглотила ее, оставив Ямбарзала лежащим в холодном поту. Спустя несколько секунд он услышал голос муллы: тот призывал на утреннюю молитву — азан , только на сей раз призыв к молитве оказался призывом к оружию.

Везде, где официальная информация находится под строгим контролем, наиболее ценным альтернативным ее источником становятся слухи. Так вот, согласно слухам, в тот день племя стальных мулл призвало всех кашмирцев взяться за оружие, чтобы очистить родную землю от индийских солдат, а заодно и от пандитов-хинду. Однако Бомбуру Ямбарзалу об этих слухах известно не было. Он никак не связывал все это с политикой, для него это было глубоко личным делом. Он скатился с постели и бросился бежать. Задыхаясь и спотыкаясь, весь в поту, он бежал без передышки до главных кухонь и там стал готовить себя к бою. Вооружившись, он перевел дух и медленным, решительным шагом двинулся по главной улице в направлении мечети, что стояла в самом конце деревни. Он шествовал, можно сказать, с королевским величием, только у сего короля вместо сабли за пояс были засунуты кухонные ножи и тесаки, вместо кольчуги он был с ног до головы обвешан котлами и котелками, а вместо шлема на его голове красовалась огромная сковорода. Кровь свежеубиенных кур капала с его тучного тела, ею он вымазал себе руки, лицо и все свое кухонное вооружение; для полной уверенности, что искомый эффект не пропадет раньше времени, он даже захватил с собой маленький бурдюк, наполненный свежей кровью. Вид у него был пугающий и в то же время комичный, так что дети и женщины, с тревогой ожидавшие выхода из мечети мужчин с готовым решением по поводу похода на Пачхигам, растерялись, не зная, что лучше — плакать или смеяться, но в конце концов стали делать и то и другое. Бомбур Ямбарзал выпрямился, горделиво закинул голову и зашагал к дверям мечети. Толпа последовала за ним.

Достигнув дверей, он вынул из-за пояса, словно мечи, две огромные поварешки и принялся барабанить ими по своей кухонной амуниции с грохотом, способным разбудить даже мертвых, если бы мертвые не предпочли мирно спать под землею и никак не реагировать на этот дикий шум. В этот момент из дверей мечети вывалилась толпа мужчин с осоловевшими от религиозного бдения глазами, а за ними не на шутку разгневанный мулла Булбул Факх.

— Посмотрите на меня! — вскричал Бомбур. — Перед вами — тупое, смешное и кровожадное чучело! Неужто вы все решили стать такими, как оно?!

С той поры прошли годы, но люди Ширмала не забыли этого с несвойственным бескорыстием совершенного Ямбарзалом великого поступка. Превратив милые их сердцу предметы ремесла в олицетворение ужаса, пожертвовав болезненно развитым чувством собственного достоинства и выставив самого себя в неприглядном, смешном обличье, Бомбур заставил односельчан пробудиться от непонятного, сомнамбулического сна, сбросить с себя мощный гипноз жестоких искусительных речей Булбула Факха. Нет, сказали мужчины, они не поднимут руку на соседей, они будут жить как прежде, а если и будут убивать, то лишь скот и птицу для праздничных пиров на радость людям. Когда Булбул понял, что проиграл и разящий меч его призывов затупился, наткнувшись на комичный персонаж Ямбарзала, он без единого слова скрылся в мечети и вскоре вышел с тем же самым грязным узелком, с которым явился в Ширмал.

— Слепцы, — сказал он на прощанье. — Вы еще не готовы воспринять мои слова. Но грядет война. Она необходима, ведь ее причина — безбожие, падение нравов и торжество зла, и она будет очень долгой, ибо человек вообще грешен от рождения, а кафиры — неверные — грешники вдвойне. Войну, подобную этой, быстро не остановишь. И вот когда вы откроете для меня сердца свои, я, может, еще и вернусь.

Бомбуру Ямбарзалу уже перевалило за пятьдесят, он был холостяком и давно оставил надежду найти себе подругу жизни. Однако когда он, весь в кровавых подтеках, громыхая котелками, шествовал обратно к кухням, чтобы скинуть с себя нелепые доспехи, в которые облачился ради мира и справедливости, то в глазах и на лицах женщин заметил то, чего не видел многие годы, — нежность и симпатию. Недавно овдовевшая жена его помощника, Хасина Карим, которую все звали просто Харуд, то есть Осень, по причине отливавших медью волос, была красивой женщиной и матерью двух взрослых сыновей. Они заботились о ее материальных нуждах, но обогреть ее тело было некому. Теперь она, не дожидаясь, что ее попросят, проводила Ямбарзала до кухонь, помогла избавиться от сковородок и котлов и смыть кровь. Когда они закончили уборку, Бомбур впервые в жизни сделал попытку сказать нечто приятное особе женского пола.

— Напрасно все зовут тебя Харуд, — начал он. — Тебе больше подошло бы имя Сонтх, то есть Весна, потому что ты такая же свеженькая, как сама весна.

Но смущение сыграло с ним дурную шутку, и вместо «сонтх» его неповоротливый язык выговорил «сонф». Вышло, что он сравнил Хасину с анисовым семенем, получилась полная ерунда, и он густо покраснел от смущения. Женщина же легко коснулась его руки и вполне серьезно сказала:

— Мне по душе, что ты не привык говорить комплименты. Никогда не доверяла говорунам.

Однако тот день остался в памяти людей не только благодаря подвигу Ямбарзала, но из-за приключившейся тогда же большой беды. Трое братьев Гегру — Аурангзеб, Аллауддин и Абдулкалам, — безбородых шалопаев и бездельников, которым Бомбур не мог доверить обслуживание гостей и использовал их лишь в качестве мойщиков посуды, не замеченные никем, кроме Булбула, выскользнули из задних дверей мечети и в воинственном настроении двинулись к Пачхигаму, то и дело прикладываясь по очереди к бутылке темного рома, чего Булбул наверняка бы не одобрил. Они вернулись много позднее, уже глухой ночью, и заперлись в пустой мечети. И как раз вовремя. Потому что еще не успело рассвести, когда по деревне к мечети бешеным галопом, разбудив всю деревню, промчался Большой Мисри. Он был верхом, с перекинутыми через плечо ружьями и с топорами за поясом.