София Ларич - Черно-белая радуга

– Это Иван, – сказал Миша, повернувшись к столу.

– Анна.

– Очень приятно.

Маша протянула ладонь: «Привет, Ваня. Как дела?».

Затем Миша представил остальных, и те же слова были произнесены еще несколько раз. Анне процедура показалась нелепой калькой с голливудских эпизодов. Зачем нужны эти реверансы, если они даже разговаривать друг с другом не будут? В подтверждение ее мысли Миша отошел с парнями к бару, бросив: «Я на минутку».

– Он всегда такой учтивый? – поинтересовалась Анна, возвращаясь к еде.

– Да, правила хорошего тона соблюдает, – кивнула Маша. – Иванна его бывший близкий друг, а других я не помню. А Мишку знаешь, кстати, как называют? Микаэлла. Они когда-то всей своей компании имена такие придумали… Потом разругались, разошлись, а имена остались…

Звякнув льдом о стенки стакана, она отпила джин-тоника, и замолчала – вероятно, вернувшись к своим размышлениям.

Анне же молчание показалось слишком тяжелым, и она попыталась продолжить беседу: «А ты долго в Париже прожила?».

– Чуть больше года.

– Интересный город?

– Даже не знаю. Я как-то услышала, что привыкание к новому месту проходит по трем стадиям – в первый год тебе все нравится, полный восторг… Во второй ты все ненавидишь, а в третий начинаешь вести себя так же, как местные. Я вот на второй стадии увидела все по-новому – грязно, бюрократия страшнейшая, кругом одни арабы да туристы…

– Да, наверное, туристы Парижу этот романтичный флер и придумали, – предположила Анна. – За неделю в городе недостатков же не разглядишь. А тут такой язык еще. Кажется, что они только нежности говорят, ну или рассказывают что-то ужасно интересное.

Маша кивнула.

– Мне тоже так сначала казалось. А потом стала хорошо понимать, и вся романтика развеялась. Помню, я пошла как-то в магазин за едой, и там в проходе стояла очень красивая женщина, говорила по телефону. Она и одета была очень интересно. Платье, каблуки. Не вот тебе майка с джинсами, как большинство там ходит. А говорила она всего лишь о подсолнечном масле! Какая проза жизни…

Она опять замолчала, повернулась в задумчивости к окну.

От второй неловкой паузы Анну избавил вернувшийся к столу Миша – веселый и с бокалом коньяка в руке.

– Кому коньяк? Угостили, а я его ужасно не люблю.

– Давай мне, – вяло отозвалась Маша.

Миша уселся на свое место, наколол несколько салатных листьев на вилку и, едва прожевав, воскликнул:

– А поехали в «Мистери»?

– А что это? – спросила Анна.

– Голубой клуб. Я уже сто лет никуда не выбирался, надо бы взбодриться.

Маша покачала головой: «Я пас. Не сегодня, Мишка, извини. Да и вход там…».

– Анька, а ты?

– А сколько вход?

– Четыреста для девочек.

Анна недоверчиво качнула головой: «Однако».

– Поехали! Я за тебя заплачу! – взмолился Миша. – Хотя сначала, конечно, попытаемся выдать тебя за мальчика.

– Ну… давай, – нерешительно согласилась Анна.

У клуба – железной двери с нарисованным на ней флажком из шестицветной радуги – было людно и шумно. Мужчины и юноши, многие из которых выглядели оригинально даже в зимней одежде, переговаривались между собой и по телефонам и возбужденно приветствовали друг друга, касаясь щеками щек. Миша повернулся к Анне, критически оглядел ее.

– Грудь у тебя плоская. Хорошо, – удовлетворительно кивнул он.

Анна усмехнулась: «Да, грудью я в отца».

– Факт. Все равно, ссутулься чуток… Ага, отлично. Волосы немного растрепать, вот так… Челку на лоб… Тебе на покраску уже пора, дорогая… Корни слишком темные.

– Миш, я думала, ты пошутил, когда предложил выдать меня за мальчика. Я же не мужеподобная… Может, грудь у меня и плоская, но скулы-то женские. И серьги.

– Это все неважно. Мы же не за мачо хотим тебя выдать, а за хабалку.

– И у меня есть потенциал, да? Я польщена, – возмутилась Анна. – Может, лучше заплатить?

– Я вспомнил, что сегодня биологических женщин не пускают. Не разговаривай, у тебя интонации неправильные.

Анна, всегда робевшая, когда речь шла о нарушении писаных правил, сгорбилась еще больше и замедлила шаг, но отступать было поздно – охранник уже распахнул перед Мишей дверь. Он мельком глянул на них и указал подбородком вниз, на плохо освещенную лестницу, у подножия которой виднелась конторка с кассой. Миша спустился первым, потом, ловко приобняв Анну, протолкнул ее вперед, подальше от кассы, и попросил блондина-кассира: «Один нормальный, один студенческий, пожалуйста».

– Четыреста писят рублей, – безразлично протянул блонд.

После раздевалки – где Анна прикрывала грудь сложенными руками – она ухватила Мишу за локоть и зашипела: «Ну ты, Миша, плут! Мало того, что провел женщину, так еще и выдал ее за студента!».

– С чего это ты взяла, что я тебя выдавал за студента? – хмыкнул он. Ударение в его фразе пришлось на «тебя».

Анна возмущенно задохнулась, но ответа придумать не успела: откинув бархатные шторы, Миша жестом пригласил ее в бухающий музыкой зал, в одном конце которого высилась сцена, в другом – бар, а в середине было не протолкнуться.

– Здесь всегда столько людей? – прокричала она в ухо Мише.

Он часто покивал и показал рукой на стойку, определяя направление движения. Тут на сцене появился мужчина, переодетый необычайно вульгарной женщиной, и, поприветствовав публику, которая отозвалась свистом и криками, принялся развлекать зрителей похабными шутками, густо приправленными матом. Шутки прерывались не менее похабными репликами из зала, на которые переодетый мужчина реагировал очень живо и смешно.

– Это шоу, – объяснил Миша, вставив Анне в ладонь стакан очень холодного джин-тоника. – Сейчас будут песни.

И сразу за его словами к публике вышла длинная и стройная фигура, мужчину в которой выдавал только кадык.

Анна перевела взгляд на толпу и, оглядывая лица, подумала, что ей нравится здешняя атмосфера беззаботности и веселья, флирт напропалую, разлитая в воздухе сексуальность и исходящее буквально от каждого предвкушение еще более глубоких удовольствий. Увидев в толпе очень известного актера, Анна повернулась к Мише и удивленно спросила, указав подбородком на знаменитость: «А он тоже что ли?».

Миша покрутил головой, пытаясь понять, о ком говорит Анна, и фыркнул:

– Еще больше других! Я с ним спал. Истеричный такой.

Анна вдруг заметила, как преобразился Миша: щеки его раскраснелись, в глазах появился блеск, а во взгляде – суетливый интерес и цепкость. Его жесты стали настолько жеманными, что почти превратились в ужимки.

На втором стакане джин-тоника к бару протолкнулись очередные знакомые Миши, которых он после поцелуев в щеки представил Анне. Она с улыбкой назвала несколько раз свое имя: «Анна. Очень приятно. Анна» и включилась в общее обсуждение шоу.