Джеймс Олдридж - Герои пустынных горизонтов

— Это еще зачем?

— Мы слишком заметны. Бросаемся в глаза. Хоть черную кепку надо было. — Он провел рукой по своей большой непокрытой голове.

— Ты не докер. Зачем же тебе быть похожим на докера?

С возрастающим волнением Гордон смотрел, как из узких боковых переулков вливаются все новые и новые людские потоки, образуя на дороге густую толпу, сквозь которую уже с трудом прокладывал себе путь троллейбус. У железнодорожного переезда пришлось остановиться. В двух или трех местах ораторствовали какие-то люди, вокруг которых сбились кучки слушателей.

— Приехали? — спросил Гордон, видя, что часть докеров выходит из троллейбуса.

— Нет еще, — ответила Тесс. — Мы поедем дальше, на Коннаут-стрит, к доку Альберта.

Троллейбус звонками и толчками требовал, чтобы ему дали дорогу, но дорогу все плотней забивали одетые в темное люди. Наэлектризованный потребностью движения, Гордон вскочил, словно стряхнув оковы, и стал пробираться к выходу.

— Пойдем пешком, вместе с ними, — сказал он Тесс. — Куда они направляются? Что там, впереди?

Он оглядел серые выбритые лица — ни решимости, ни стремления к цели.

— Все старики, медлительный, тяжелый народ, — сказал он. — Ты уверена, что забастовка состоится? У них вид такой, словно они просто идут, как всегда, на работу. Может быть, забастовку отменили?

— У тебя какие-то нелепые представления, — сказала она ему. — Не воображай, что тебя вдруг подхватит и унесет стихийной силой. Забастовка — это…

Но он, не слушая возражений, уже вмешался в толпу и зашагал среди плотного строя докеров, укрываясь, точно плащом, их близостью. Наконец людской поток влился на перекресток. Отсюда и начиналась Коннаут-стрит; они пересекли железнодорожное полотно и очутились на круглой площади, где сплошной стеной стояли люди. Стояли спокойно, молча, курили и смотрели на возвышающиеся перед ними массивные деревянные ворота дока Альберта.

— Так это здесь? — спросил Гордон, удивленный этой неподвижностью и тишиной.

— Да. Главное — здесь.

Самого дока отсюда не было видно. Ки огромного двора, ни складских помещений. Только несколько домишек, заросшее сорняком железнодорожное полотно и на фоне неба ажурный силуэт фермы подъемного крана.

— А теперь что будет? — спросил он.

— Увидишь. Молчи и жди.

Вдоль полотна толпились полицейские в мундирах и касках.

— Посмотри-ка на этих, — сказала Тесс. Ее голос словно рассыпался отдельными звенящими резкими нотками.

— На кого?

— Вот на этих! — Она указывала на каких-то людей в макинтошах неопределенного цвета, старавшихся держаться поближе к толпе. Это тоже была полиция, которой мундиром служило отсутствие мундира.

— Но хуже всех вон те. — У запертых ворот строился в молчании отряд полицейских. Они были в мундирах, но вместо касок на головах у них были кепи. — Держись от них как можно дальше, Нед. Они всегда норовят толкнуть, дать подножку, свалить, а того, кто упал, избивают ногами. Старайся не подходить к ним близко.

— Но на них никто и внимания не обращает. Почему же не заметно никаких враждебных выпадов? Если это такие подлецы, почему к ним относятся без злобы? — Его не пронял внезапный порыв ненависти Тесс, ее звенящий голос, короткое гневное движение головы. — Или эти докеры так же боятся полиции, как ты?

— Разве у них испуганный вид? — спросила она, оглянувшись на тех, кто их окружал.

— По-моему, у них на удивление смирный вид, — сказал Гордон, взгромоздясь на перекладину ограды и помогая Тесс усесться рядом с ним. Теперь он сверху смотрел на скопление темных кепок и шейных платков. — Что же, они так и будут стоять, не двигаясь с места? Это и есть забастовка?

Казалось, он прав в своем разочаровании. Но вдруг невысокий человечек в очках без оправы и в твидовой куртке вскочил на тумбу у переезда и закричал:

— Братья! Слушайте, что я вам скажу! Братья! — Люди стали оглядываться на его голос и подходить ближе, оттесняя полицию немного в сторону. — Сюда, ребята! Все ко мне! — Он сделал знак тем, кто был поближе, чтобы они подозвали остальных, потом с уверенностью малорослого человека утвердился на своем подножии и, отпустив столб, за который держался, заговорил, жестикулируя без помехи обеими руками.

— Итак, братья, мы бастуем. Теперь это уже факт, мы бастуем. Вчера, как вы знаете, руководство СТНР [20] СТНР — Союз транспортных и неквалифицированных рабочих. вынесло решение об исключении из профсоюза братьев Дикенса, Тимоти и Мирни. Решение окончательное и обжалованию не подлежит. Профсоюзные боссы вышвырнули всех троих вон. В ответ мы забастовали, и, верьте мне, ребята, это дело нешуточное, если уж рабочим приходится выступать против профсоюзных заправил в защиту истинных основ тред-юнионизма и солидарности рабочего класса.

В ответ — ни ропота, ни вздохов, ни угроз. Ничего!

Но Гордон понимал, что есть нечто значительное в этом безмолвии, и силился уловить его смысл, с первой же минуты ясный для Тесс. По выражению ее лица, по проникновенному взгляду, по угадывающемуся в ней необычному кипению страстей было ясно, что она дышит одним воздухом с этой толпой, охвачена тем самым порывом глухой ненависти, которому он оставался чужд. Он спрашивал себя, почему это так. И приходил к мысли, что все дело в его невежестве, — ведь ему и сейчас было непонятно, чего, в сущности, добиваются забастовщики и чем сильно это скопище людей само по себе.

Выяснение фактических обстоятельств мало чем помогло ему. Оратор-шотландец напомнил, с чего все началось. Год назад докеры отказались разгружать два пришедших в порт канадских судна в знак солидарности с профсоюзом канадских моряков, проводившим в то время забастовку. За отказ от разгрузки лондонские докеры были подвергнуты локауту. Это была не стачка, а именно локаут судовладельцев. Но этот локаут получил поддержку лейбористского правительства и заправил Совета тред-юнионов. И вот теперь, по прошествии года, братья Дикенс, Тимоти и Мирни были исключены из профсоюза как инициаторы отказа от разгрузки канадских судов. Соблюдение элементарных основ профсоюзной солидарности вменялось им в преступление. Заправилы СТНР играли на руку предпринимателям, стараясь сломить боевой дух докеров. Они нападали на представителей рабочей массы, чтобы обезопасить собственные теплые местечки в Транспортной палате. Но на этот раз они хватили через край. Нападение было слишком бесцеремонным. Докеры должны выступить в поддержку своих низовых руководителей.

— Так ведь это выходит — свой против своего, а не класс против класса, — разочарованно заметил Гордон. — Где же тут классовая борьба, если забастовка выражает протест против действий профсоюза? Где идея?