Василий Тонких - Совсем чужие

Но мужчина ничего не ответил и даже не повернул головы.

— Индюк надутый — выругался Григорий и прихлопнул дверцу. — Видно, начальство какое-то.

Лошадка резво вынесла таратайку к мосту.

Григорий остановил машину, сошел на землю. Удаляющаяся широкая спина вызывала в нем раздражение. Неожиданно лицо Григория преобразилось: оно обмякло, подобрело. «А куда мне торопиться? Совсем незачем спешить. В обратный путь было бы куда приятнее ехать».

— Игорек! — бодро позвал он сына. — Вылазь из машины, давай искупаемся.

Мальчик медленно выбрался из кабины, молча пошел к берегу реки. Сняв ботинки и носки, он сел на траву, свесив голые ноги в воду.

— Ты что, сынок, загрустил? — подходя к нему, спросил Григорий. — Ведь я тебя не куда-нибудь насовсем отправляю, а учиться. Если тебе не понравится, я приеду и заберу тебя.

Игорек нагнулся, набрал голышей, стал бросать их в воду. Он понимал, что отец старается казаться веселым. Игорек давно заметил, что отец переменился. Просыпаясь ночью от его громкого кашля, он видел, как тот долго курил за столом, хмурился, облокотившись на руки, о чем-то долго размышлял. А с ним, Игорьком, отец всегда веселый, ласковый. Только Игорька не проведешь. Он сразу почуял недоброе. Отец сегодня купил ему конфет и пистолет. Да они ему не нужны. Ничего он не хочет.

— Ну, раздевайся, — погладил его Григорий по голове.

Игорек поднялся, не спеша разделся, с печальным лицом спустился к реке. Переминаясь на сыром песке, пустил в воду фонтанчик, затем скрестил руки на груди. За последние дни он сильно сдал. Сейчас у него рельефно выступали ребра. Носик заострился и стал похож на заточенный карандаш.

Григорий разделся, бултыхнулся в воду, обдав Игорька брызгами, поплыл на середину.

Игорек от брызг съежился, окунулся в воду около берега. Затем вылез, оделся, стал смотреть на отца. Тот, взмахивая сильными руками, поплыл вдоль реки. У Игорька от восторга захватило дух: отец всю речку переплывает, он и в море не утонет. Но его радость, как солнышко в пасмурный день, только появилась и тут же исчезла. Еще тоскливее стало на душе. Сейчас отец отвезет его к незнакомым чужим людям, а сам уедет. Переедет через этот мост, остановится и опять будет купаться. А его, Игорька, с ним уже не будет. И влажной пеленой затуманились у него глаза. Он отвернулся от отца и стал смотреть прямо перед собой на противоположный берег. На той стороне в воде стояли коровы, лениво махая хвостами.

— Ты что же не поплавал? — спросил у него Григорий, вылезая из воды.

— Не хочу, — пробормотал в ответ Игорек.

Григорий, не одеваясь, закурил, сел возле него. Отец и сын молчали. Оба думали об одном и том же: через несколько минут им придется расставаться. И когда они снова будут вместе — неизвестно.

Волны реки неслышно набегали на берег, гладили песок, смывали с него оставленные ими следы. Может быть, и жизнь захлестнет теперь каждого из них, сгладит память о прежних днях. Кто знает. Разве можно предугадать все, что может случиться в жизни?

Сотрудница детского дома Агриппина Матвеевна, полная, заплывшая жиром женщина, встретила Игоря ласково. Она пыталась занять его игрушками и книгами. На обложке одной из книг Игорек увидел дракона с открытой зубастой пастью, от которого убегала горбоносая старушка в красном платье.

— Почитать тебе книжечку? — ласково обратилась к Игорьку Агриппина Матвеевна.

— Да, — стеснительно промямлил Игорек, сгорая от любопытства.

— «На краю долины, — выразительно начала Агриппина Матвеевна, — стоял маленький домик. Жили в домике четверо: старик со своей дочерью Зумрад и жена старика со своей дочерью Киммат. Старуха свою родную дочь Киммат любила, а падчерицу Зумрад ненавидела…»

Воспользовавшись занятостью Игорька книгой, Григорий на носках осторожно пошел к двери.

— «А старуха не унимается, требует: „Отвези Зумрад в дикие горы подальше, чтобы она заблудилась“, — слышал он позади себя вкрадчивый голос Агриппины Матвеевны, — Повел старик Зумрад в горы. Долго шли они горами да ущельями, зашли в такую глушь, где нога человека не ступала…»

Григорий знал, что мальчик после будет плакать, кричать, но пусть это случится не на его глазах. Когда Григорий, приоткрыв дверь, вышел в коридор и, молча прощаясь с сыном, в последний раз поглядел на него, Игорек тревожно обернулся. Оставив тетю, он подбежал к отцу, вцепился в его брюки.

— Я тебе сейчас пойду шоколадку куплю, — пытался обмануть его Григорий. — А ты пока с тетей книжечку почитай.

Но Игорек с недоверием отнесся к его словам.

Недобро поглядывая на Агриппину Матвеевну, он с дрожью в голосе говорил:

— Я с тобой, папа.

Агриппина Матвеевна уселась за стол, взяла с прибора самописку с тонким кончиком и в толстой тетради с жесткой картонной обложкой под № 75 разборчиво вывела: «Королев Игорь».

Григорий стал читать Игорьку сказку дальше:

— «Пошла Зумрад отца искать. Ходила Зумрад по горам, ходила и окончательно заблудилась…»

Расставание отца с сыном явно затягивалось. Агриппина Матвеевна бросала на них недовольные взгляды, с раздражением думала: «И кто ему дал документы? Зачем разрешили самому привезти ребенка?..»

Наконец Агриппина Матвеевна не выдержала. Она подошла к Игорю, взяла его за руку, повела с собой.

— Пойдем я тебя покормлю. Ты ведь кушать хочешь с дороги.

Игорек, упершись, скользил ногами по натертому мастикой полу.

Григорий поцеловал Игорька и быстро пошел к выходу. В коридоре его преследовал истошный крик. Выйдя на улицу, Григорий остановился, глубоко вздохнул. Он закурил и поглядел на дверь. «Не взять ли его обратно?» И тут дверь с треском открылась, с облупленной стены посыпалась штукатурка. Игорь бросился к отцу, спрятавшись за его спину, крепко ухватился за ногу. Через открытую дверь Григорий увидел, как Агриппина Матвеевна шаром катилась по коридору, махая в воздухе пухлой короткой кистью руки. «Укусил он ее», — догадался Григорий.

— Бежим к машине, — шепнул Григорий. Игорек летел, не чуя под собой ног.

— Скорее, папа! — панически выкрикивал он, боясь, как бы не догнала его тетя.

За воротами они услышали громкий голос Агриппины Матвеевны:

— Обождите! Я вам документы принесу.

Игорек, забравшись в кабину, трусливо озирался на ворота, теребил отца за руку:

— Поехали, папа!

Через ограду детдома перекинули тополя кряжистые сучья. Ветер сдувал с них белый пух, разносил по улице. Из открытого, занавешенного марлей окна двухэтажного здания детдома вырвался наружу рассерженный детский голосок:

— Как дам по башке — улетишь на горшке!

А из другого окна лилась веселая песня: