Петр Гладилин - Платоническое сотрясение мозга

Вдруг неожиданно для самого себя полковник вскочил на ноги.

— В свинарник! — закричал он.

— Неотесанный сапог! — моментально ответил Лебедушкин, обиженный тем, что полковник прервал его исполнение.

— Молитесь, Наталья Сергеевна! Теперь вы не солдат, не дама и не актриса, вы свинарка! Ваш муж еще спит и даже не догадывается о своем счастье!

— Вы — человек далекий от искусства и ничего не понимаете! Это прекрасный спектакль! У вас не хватило терпения досмотреть до финала!

— Ни действия, ни характеров, ни сюжета! Пустота!

— В этом жанре они и не нужны, это перформанс!

— Плохой спектакль. Чушь несусветная! В свинарник!

— Прекрасный спектакль!

— Ты сильно оторвался от жизни, Коля, надо идти в жизнь, в народ... начнем с сельского хозяйства.

— Вы не разбираетесь в искусстве!

— Я понимаю в театре не меньше твоего, готовься к свадьбе!

— Откуда понимаете? — продолжила диспут актриса.

— Я из той породы людей, которые умеют мыслить и поэтому добиваются успеха во всем, за что бы ни взялись! Если бы я был политиком, стал бы президентом. Столяром — обязательно стал бы краснодеревщиком. Я выбрал службу и выслужился до полковника, и это не предел, я жду повышения и буду генералом. И если б я играл на сцене, я бы стал великим артистом. Я так устроен, я — победитель.

— Пьяное бахвальство, никто не знает, какой из вас получился бы актер.

— Большой актер!

— Хвастовство!

— Я честолюбив, я стал бы лучшим среди лучших!

— В этом деле честолюбия мало, нужен талант! — попытался задеть за живое полковника Коля.

— Талантливый человек талантлив во всем.

— Хорошо, давайте попробуем... Я дам вам роль, нашему театру как воздух нужны хорошие актеры! Это все одно лучше, чем по ночам пить водку.

— Твою пьесу я не стал бы играть под угрозой смерти, даже если бы меня приказали четвертовать! Жеманство, глупость, бессмыслица, кривляние. Вам, госпожа свинарка, писать не надо, у вас к этому способностей нет.

— Пожалуйста, перед вами весь мировой репертуар, выбирайте. А что бы вы сыграли?

— Шекспира. Хороший автор.

— И чтобы вы посоветовали из Шекспира? — спросил Коля.

— Возьми любую пьесу.

— «Отелло» очень подходит для нашего дуэта. Вы — мавр, я — Дездемона. Налицо разница в возрасте. Он — военный, почти генерал, это вам близко, она — девушка, сыграем одну сцену минуты на три, посмотрим, какой вы гений.

— Хорошо, Коля, я дам тебе пару уроков актерского мастерства.

— Даете слово?

— Слово офицера.

— Минутку, я сейчас.

— Куда ты?

— За томиком Уильяма. В библиотеку.

— Но у тебя нет ключа.

— Я приспособилась открывать дверь гвоздем и скрепкой для бумаги.

— Экая вы медвежатница, Евфросия Федуловна.

— Любовь к литературе совершает чудеса. Клуб и библиотека через стенку, как я могла удержаться!

Когда Лебедушкин ушел за книгой, полковник моментально протрезвел, вдруг он понял, что книга обязательно появится, и надо будет играть Отелло. Потому что он дал слово офицера.

— Черт меня за язык дернул! — вслух сказал сам себе Кинчин. — Ну да ладно! Мы и не в таких переделках бывали!

Вошел Лебедушкин с книгой. Он сразу же открыл ее в нужном месте.

— Сыграем один фрагмент, — сказал Коля, — я знаю эту пьесу почти наизусть, на втором курсе репетировал Яго. Читайте, я буду иногда заглядывать в текст.

Лебедушкин отдал книгу командиру части. Полковник взял ее в руки, поднялся на сцену, скинул шинель, достал футляр от очков, очки, надел очки на нос, взял книгу в правую руку, посмотрел на Лебедушкина через линзы, покраснел до корней волос, прокашлялся:

— Кому сказать — не поверят, командир части, гвардии полковник, ночью, при свечах репетирует Отелло. С кем?.. С военнослужащим первого года службы, желторотиком, симулянтом, не сумевшим бросить гранату от себя на двадцать шагов.

Лебедушкин на всякий случай, наверное для того, чтобы не смущать полковника, стал чуть поодаль. Он понимал — самое трудное сделать первый шаг, произнести первое слово.

— Кому сказать — не поверят, — сказал Лебедушкин, — я репетирую роль Дездемоны. Но с кем репетирую?! С командиром части, ночью, при свечах. Ох удивился бы Олег Павлович, если бы узнал, что со студентом школы-студии МХТ, которого выгнали со второго курса, происходит такая забавная история.

— За что же тебя выгнали?

— Я сказал то, что думаю, одному влиятельному человеку.

— А именно?

— Что спектакль, который он поставил, есть фальсификация искусства, подлог, более того, я сделал это в оскорбительной форме. Они играли Островского не по смыслу, поверх текста. Меня это оскорбило. Я поделился впечатлениями от спектакля прямо на лекции, в грубой форме.

— Тяжелый у вас, однако, характер, Наталья Сергеевна.

— Но и у вас тоже непростой.

— Я никогда не репетировал. Говорите, что делать.

— Сначала читаем кусок по очереди. Я и вы. Знаете, что такое театр?

— Откуда мне, сиволапому?

— Это место, где люди ходят по сцене и говорят по очереди. Говорите.

Полковник прочитал первые строки от отметки, сделанной ногтем новобранца вниз к нижнему листу страницы:

— Итак, пошли дальше, Отелло... читайте, читайте!

Полковник прочитал полстраницы. До ремарки:

«Отелло целует Дездемону».

— И что это значит? Что я должен буду тебя поцеловать, Лебедушкин? — Полковник перешел на полушепот.

— Разумеется.

— Нет, давай поищем другой отрывок, где Отелло не целует Дездемону.

— В том, что вы поцелуете меня, ничего страшного нет. Во-первых, это условность, это игра, это искусство, а во-вторых...

— Я терпеть не могу, когда мужчины целуются, это достаточно противная штука!

— Устал повторять — я девица. Вы же меня вместе с начальником медсанчасти осматривали!

— Нет, нет, давай возьмем другую сцену.

— Хорошо сцена вторая... страница тридцать вторая, начинаю я.

— Валяй!

Коля прочитал за Дездемону. Полковник подхватил. Так продолжалось минут десять. Полковник медленно входил в раж! Они закончили большой отрывок.

После ремарки автора «Отелло плачет» полковник замолчал.

— Что случилось? Почему вы остановились? — спросил Коля.

— Одну секундочку. Так значит, здесь я должен заплакать? — сказал Кинчин не своим голосом.

— Да, Отелло в этом месте плачет, — подтвердил догадку Лебедушкин.

— Давайте, Наталья Сергеевна, возьмем какой-нибудь другой отрывок.

— Что вам не понравилось на этот раз?

— Я не буду плакать.

— Почему?

— Я не плакал, когда хоронил мать, не плакал, когда под Пандшером моего друга разнесло минометным снарядом в клочья. Я не буду плакать. Возьмем другой отрывок.