Кристина Гарсия - Кубинские сновидения

А я, я так люблю ее в этот момент.

Я начал учить английский по старым учебникам абуэло Хорхе, которые нашел в кладовке абуэлы Селии. На них стоит дата: 1919, с этого года он начал работать в Американской Компании электрических щеток. В школе только несколько учеников учат английский по специальному разрешению. Остальные должны учить русский. Мне нравятся очертания букв кириллицы и неожиданно странные звуки, которые они обозначают. Мне нравится, как выглядит мое имя: ИВАН. Я начал изучать русский в школе примерно два года назад. Мой учитель, Сергей Микоян, очень мной гордился. Он говорил, что у меня способность к языкам, что если я буду хорошо учиться, то смогу стать переводчиком у мировых лидеров. И действительно, я могу повторить кое-что из того, что он говорит, даже скороговорки, например, такую: «Колокололитейщики переколотили выкарабкавшихся выхухолей». Он говорит, что у меня талант, как у скрипача или шахматиста.

Мне неудобно перед другими ребятами, когда он вызывает меня и просит повторить стихотворение, которое мы только что прочитали. Я притворяюсь, что не могу вспомнить, но он настаивает, и я читаю, и это доставляет мне тайное удовольствие. Слова возникают во мне сами собой, подходя друг к другу, как ключи к замкам. После этого ребята дразнят меня «любимчиком» и «выскочкой» и толкают между собой в школьном коридоре.

Мистер Микоян был невысокий, с блестящими, румяными, как у ребенка, щеками. На столе у него всегда стояла фарфоровая чашка со льдом. Время от времени он клал кубик льда в носовой платок и прижимал к виску. «В большинстве цивилизованных стран холодный климат, – говорил он. – Жара плохо действует на мозг».

Я обычно оставался после урока и протирал мокрой тряпкой доску. Он рассказывал о катании на санках в деревне, об озерах, которые замерзают настолько, что по ним можно ходить, и о снеге, который сыплется с неба. Рассказывал о царевиче из Санкт-Петербурга, больном гемофилией, о его судьбе, которой распоряжались злые силы. А в это время лед постукивал у него в чашке, как будто в подтверждение его слов.

Я чувствовал, что мне было бы трудно жить в этом холодном мире, в мире, который хранит свое прошлое. На Кубе все кажется временным, все искажено солнцем.

Потом мистер Микоян диктовал мне цитаты из Толстого, которого считал самым великим из всех русских писателей, и я писал их на доске. Мне больше всего нравилась первая фраза из «Анны Карениной»: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему».

– Отлично, отлично! – восклицал мистер Микоян. Он хлопал в ладоши, радуясь и за Толстого, и за мое отличное произношение. Мне нравилось доставлять ему удовольствие, нравилось видеть его мелкие, белоснежные зубы. Он говорил, что его жена химик и работает с кубинскими учеными над сверхсекретным проектом по разработке продуктов из сахарного тростника. Детей у них не было.

Однажды днем, когда я вытирал доску, мистер Микоян подошел ко мне совсем близко и сказал, что возвращается в Россию. И добавил, что, может быть, я услышу о нем ужасные вещи.

Я повернулся и взглянул на него. Губы у него были сухие и прилипали одна к другой, когда он говорил. Я чувствовал на лице его кислое дыхание. У него был такой вид, будто ему хотелось сказать что-то важное, но затем он вдруг прижал меня к себе и погладил по волосам, повторяя мое имя. Я вырвался от него и случайно уронил фарфоровую чашку с его стола. Она разбилась вдребезги, и осколки захрустели у меня под ногами, когда я бросился бежать.

В течение долгого времени я думал о мистере Микояне, о его румяных детских щеках и о слухах о нем. Мальчик из старшего класса обвинил его в непристойности. Все ребята в школе говорили об этом с восторгом и отвращением, как об убийстве или предательстве. Затем начались шутки, все более и более жестокие. Обо мне говорили, что я был его любимчиком, что я оставался с ним после уроков. «Поезжай вместе с ним в Сибирь! – насмехались ребята. – Будете там согревать друг друга!» Я не хотел понимать, что это значит.

Предсказание на этот год получается довольно путаным. Да, верующим разрешается многое, потому что мертвые к живым благосклонны. С другой стороны, ничего нельзя гарантировать, потому что желание живущих потребует великих усилий. Фелисии дель Пино повезет в том, чего она желает совершенно определенно и недвусмысленно: в новом замужестве. В этом отношении она будет осчастливлена по крайней мере дважды.

Когда наступает вторая неделя января, Фелисия идет к сантеро, известному своей благосклонностью и силой при гадании на священных раковинах. Он ясно слышит, что говорят ему голоса богов через отверстия раковин каури. Сантеро опускает средний палец в святую воду и брызгает на пол, чтобы освежить раковины. Затем начинает молиться на языке племени йоруба, прося милости у духов, обращаясь к каждому по отдельности. Сантеро по очереди касается каждой из шестнадцати раковин каури сначала лба Фелисии, потом ее рук и колен – чтобы боги почувствовали болезненное томление меж ее ног, жажду ее губ, – потом кончика каждого пальца и сосков ее набухших от желания грудей. Боги скажут, что ей делать.

Сантеро снова и снова подбрасывает раковины, но они предсказывают только несчастье. Он прибегает к помощи священного камня «ота», сморщенной кукольной головы, шара из толченой яичной скорлупы и, наконец, козлиного позвонка. Но предсказание не меняется.

– Воду не унести в корзине, – говорит сантеро, качая головой. – То, чего ты желаешь, дочь моя, тебе не удержать. Такова воля богов.

Необходимо очиститься от вредных влияний, наставляет он Фелисию, и совершить ритуал обтирания. Это просто, говорит сантеро, следует смочить кусочек мяса или суповую кость в пальмовом масле, обрызгать ромом, обкурить дымом сигары, затем положить в бумажный пакет и обтереть себя с головы до пят.

– Пакет впитает зло, которое за тебя цепляется, – поясняет сантеро, – принеси его к кладбищу и оставь у ворот. Когда сделаешь это, придешь ко мне для окончательного очищения.

Фелисия готова сделать все, что советует сантеро. Но по пути домой она влюбляется.

Эрнесто Брито вряд ли смог бы кому-нибудь понравиться. Самое примечательное в нем – кроме бледности, которая начисто стирает выражение его лица, – это прическа. Он тщательно зачесывает свои льняные пряди снизу вверх, от левого уха к правому виску, затем, обвив их вокруг лысой макушки, закрепляет жирной помадой для волос. Когда сильный ветер вздымает его тщательно напомаженные волосы, он впадает в панику, как человек, увидевший свое собственное привидение.