Кристина Гарсия - Кубинские сновидения

На крючке висит заплечная соломенная сумка, и Фелисия шарит в ней в поисках хоть какого-то ключа к разгадке. Она находит одиннадцать ржавых сентаво, тюбик с засохшей оранжевой помадой и замызганную открытку с изображением Святой Девы Каридад дель Кобре. Ничто из найденного не помогает ей понять, кто она и откуда.

Фелисия натягивает матросские брюки. Они тесно обтягивают ей бедра, а внизу доходят только до голеней. Рубашка топорщится на ее высокой груди. Она пробует надеть пару резиновых шлепанцев, которые приходятся как раз ей впору. Фелисия решает зажарить яйцо на сковородке и идет в маленькую кухоньку, занимающую часть комнаты. Она ест только желток, помогая себе кусочком черствого хлеба, обнаруженного в буфете. Затем очищает мандарин. На пальце правой руки у нее золотой ободок кольца. Оно ей знакомо. Фактически все вокруг знакомо, но она не может сказать, чем именно. Однако здесь ей не страшно. Как будто ее тело временно поселилось в этом пространстве и сигнализирует мозгу о его безопасности.

Фелисия открывает единственную дверь комнаты и проходит по коридору в ванную. В зеркале она выглядит загорелой и отдохнувшей, почти хорошенькой. Это ее успокаивает. Причесываясь, она замечает седой волос и выдергивает его.

Снаружи воздух душный и влажный. Кругом толпы народа. Интересно, на нее смотрят? Трудно сказать. Она оглаживает брюки на бедрах и бесцельно бредет, сама не зная куда.

– Извини, где это мы? – спрашивает она толстую девочку.

– В Сьенфуэгосе, сеньора.

– А какой сегодня день?

– Двадцать шестое июля 1978 года, – четко отвечает девочка, как будто Фелисия учительница, спрашивающая у нее урок по истории.

– Это ваше имя? – Девочка смущенно указывает пальцем на левое плечо Фелисии, где вышито имя «Отто». Но Фелисия не отвечает.

На улице много мужчин в таких же робах, как у нее. Они толпятся у киосков со сластями, у билетных будок, у аттракциона с машинками и машут ей, посылают воздушные поцелуи. Все они знают ее имя. Фелисия улыбается через силу и машет им в ответ. В дальнем конце парка развлечений американские горки покрывают своим грохотом шум других аттракционов. Треск, суматоха, грохот, остановка. Грохот, грохот, грохот, остановка.

– Иди сюда, mi reina, [43]иди сюда! – зовет ее от будки управления какой-то широкоплечий человек. У него писклявый голос, и говорит он картаво, проглатывая целые слоги.

Фелисия направляется к нему, глядя прямо в его толстое, медвежье лицо. Над верхней пуговицей его рубашки видны завитки курчавых волос.

– Не терпелось выйти, да? – Он смеется и шлепает ее рукой, крепкой и негнущейся, словно лапа. Из шерстяной рамы вьющихся волос торчат темные, давно не бритые щеки. Фелисия с первого взгляда понимает, что он весь покрыт влажной шерстью. Ей приходит в голову, в холод он смог бы обойтись и без свитера.

– Я о том, что сказал тебе вчера вечером, – говорит он, понижая голос. – Мы едем в Миннесоту. Это самый холодный штат в Америке. Мы откроем там каток. Я буду голым спать на льду. На своем собственном льду!

Он прижимает ее к себе так сильно, что она чувствует на шее его горячее дыхание.

– Я говорил сегодня с Фернандо. Он пообещал в следующее воскресенье перевезти нас на лодке вместе с еще одной семьей. Мы отчалим ночью с северного побережья. До Ки-Уэста всего девяносто миль. Он говорит, что кубинцев там принимают, как королей.

– Где моя одежда? – резко обрывает его Фелисия. Она замечает нашивку на его пропотевшей робе и золотой ободок на пальце в пару к ее кольцу.

– В прачечной, mi reina. Помнишь, ты просила все сдать в стирку? Сегодня днем будет готово. Не беспокойся, я все тебе принесу.

В течение следующей недели Фелисия понемногу собирает осколки своего прошлого. Постепенно они складываются у нее в мозгу в произвольном порядке, и она сортирует их, раскладывает, как любимые вещи после наводнения. Фелисия записывает разные события цветными карандашами на карточки, а потом тасует, пока в их последовательности не появляется какой-то смысл, связное изложение фактов. Но люди все равно остаются без лиц, без имен.

Однажды вечером, когда они с Отто занимаются любовью, перед нею на потолке, на месте календаря за последний месяц, возникает лицо сына.

– Когда ты вернешься домой, мама? Когда ты вернешься? – умоляюще спрашивает Иванито дрожащим голосом.

Фелисия вспоминает нескладное тело своего сына, его первые неловкие шаги во время танца и начинает плакать. Отто, ошибочно приняв ее плач за стоны наслаждения, теснее придвигает к ней свои мускулистые бедра и начинает содрогаться.

Поздно ночью, после закрытия парка развлечений, Фелисия увлекает мужа к американским горкам.

Отто Крус знает, что у него сумасшедшая, но прекрасная и таинственная жена, и он сделает все, что бы она ни попросила. Ему до сих пор не верится, что он ее встретил. Прошлой зимой она бродила на задах товарных складов. Ангел. Посланный небесами ангел. А он как раз приехал за болтами для чертова колеса.

– Я здесь, – сказала она просто. Затем тряхнула своими темными волнистыми волосами и начала расстегивать блузку. Ее груди сияли мраморной белизной. Кровь бешено застучала у него в жилах, и он подумал, что сейчас взорвется.

Отто понял, что никогда не излечится от любви к ней и на следующее утро женился на Фелисии. Когда он спросил, откуда она взялась и где живет ее семья, она непонимающе посмотрела на него.

– Теперь ты моя семья, – сказала она. – И я пришла к тебе.

От воспоминания о той ночи, когда он встретил Фелисию, Отто снова возбуждается. Он поворачивает рубильник американских горок и толкает первую тележку, разрисованную смеющимися клоунами, к изношенному желобу. Платформа поднимается высоко над землей, электрический генератор вибрирует и трещит под извивающимися путями.

Тележка наклоняется вперед, Отто запрыгивает в нее и садится рядом с женой. Кожа у нее нежная и такая белая по сравнению с темными волосами. Он просовывает руки под тонкую юбку и гладит ее теплые бедра. Тележка взбирается все выше и выше, заставляя шаткие деревянные пути тяжело вздыхать. Отто встает, расстегивает дрожащими пальцами брюки и приникает к губам Фелисии, к ее волшебному языку. Тележка останавливается на долю секунды на вершине первого, самого крутого гребня. Небо черное, безоблачное, сине-черное. Под ними спутанным клубком вьются американские горки.

В тот момент, когда тележка начинает падать, Фелисия закрывает глаза. Когда она их открывает, мужа рядом нет.

В тот день, когда Фелисия сожгла щелочью голову Грасиэлы Морейры, из Чехословакии вернулся сын Селии. Хавьер появляется на рассвете в потертом твидовом костюме, с осунувшимся лицом, и падает без чувств на крыльце материнского дома.