Арсен Титов - Кавказские новеллы

Пошли мы с Дато и, помню, крепко держались друг друга. А все же сила одолела. Встал против нас Магаро. Мы приезжие, а он здешний. Мы вдвоем. А у него — люди его: соседи, родственники, домочадцы. Сколько мы ни держались — одолел он. И, чтобы самому уйти, продал меня Дато.

Отступали мы. Силы наши убывали с каждым шагом. Один другого держал, защищал от людей Магаро. Удалось нам подняться к себе. И не взял бы он нас. Да родственница Магаро тетушка Кекелия потайную калитку показала, которая на ту сторону выходит. Это и решило исход дела. Я проснулся — а уже поздно. Дато откупился и уехал. Посыпал я голову пеплом, оделся в рубище, какое нашел, и смирился.

Вечером тетушка Кекелия пришла. Поставила горячей фасоли и кукурузного хлеба. Сыр в плошнице поставила. Вина, говорит, сам возьмешь.

Дато велел то брать и то. А туда не ходи и туда не ходи. На все четыре стороны показала — не ходи. А утром, говорит, вон ту старую грушу срубишь — Дато велел. Топор там, веревка там. Срубленную ее Жора отвезет к Магаро. Вот как оказалось — и ее Дато продал. А груша такая, что стоит во дворе, ветви же висят едва не за хребтом.

— Чем она-то помешала, несчастная? — сирашиваю. — Она ведь еще видела Сурамский невольничий рынок!

— Потому и велел Дато, что видела и от увиденного плодов лишилась! — ответила тетушка Кекелия.

Прожил я до утра. Утром Жора глину привез. Молча сгрузил я глину под забор и молча на кувшин показал, мол, давай дернем.

Жора от такой удачи даже кадыком порхнул.

— Хорошо умного раба иметь! — воскликнул, кирзачами выпуска сорок четвертого года к столу проскрипел, стакан схватил. — Победу тебе, раб! — сказал.

— И тебе победу! — я ответил.

Выпили кувшин, он мне говорит:

— Давай вместе держаться будем! Как отмечал товарищ Сталин, рабы и свободные люди объединились и локомотив истории с рельсы спустили!

— Что ты мелешь! — крикнула к нам во двор тетушка Кекелия. — Вон буйволы твои беспризорные сейчас арбу перевернут — это будет. А такого, чтобы товарищ Сталин поезда под откос пускал — этого не было!

— Вот видишь. Потому и надо нам вместе держаться, — показал Жора на тетушку Кекелию, хотя в отношении Сталина она была права, не пускал он с рельсов локомотива истории. Он сказал так: «Не — римляне, то есть все „варвары“, объединились против общего врага и с громом опрокинули Рим». Вот как сказал товарищ Сталин. Жора же сказал про локомотив и предложил держаться вместе.

— Давай, — сказал я.

А что мне — с одним я уже держался вместе, есть опыт. Так что смело могу еще раз себе позволить.

— Давай! — сказал.

А Жора счел необходимым прибавить.

— Помни, мужиче, — прибавил он. — Помни слова товарища Калинина о том, что Сталин — это Ленин сегодня! — ну, то есть, разумеется, не сегодня, а тогда, когда Калинин так говорил.

— Всю жизнь помнить буду! — поклялся я, и принесли мы еще кувшин. Горы вздрогнули от нашего союза — а что уж говорить о чрдилийцах.

— Объединились! На горе нам объединились! — кричат они один другому, берут ружья, достают патроны, собирают женщин, детей и скот — за Нуниси их увести хотят. Тропу к башне перекрывают, у родника засаду планируют.

— Грушу срубить их заставьте! Займутся делом — обо всем забудут! — подсказывает тетушка Кекелия.

— Труд объединяет людей! Разве вы забыли учение марксизма-ленинизма, уважаемая? — сердится Магаро.

— Посылайте скорее за Дато! — кричат иные.

Кричат — эх расшумелись! Плюнули мы на буйволов. Сначала хотели их завернуть, ушедших. Но плюнули. Закрыли уши руками и спешно ушли в горы. Ушли мы от людей. Ходим по урочищам, обросли, охудали, коренья и лесные орехи собираем, диких коз доим. Покамест один козла дразнит, другой успевает в горсть надоить. И приловчились дразнимым козлом орехи колоть. Приставил орех к стволу или скале — а он с размаху лбом бьет. Рискованное занятие. Случись промахнуться — и не завидна доля того, кто орех держит. Впрочем, как и другого. Ведь вместе поклялись быть, а не так, как с Дато. «Не оставлю я тебя ни в беде, ни в радости!» — говорил Дато. А Магаро в это время уже руки потирал. Сначала мы сами орехи кололи. Я держал орех, а Жора с размаху бил лбом. Если ему расколоть не удавалось, местами менялись. А потом рационализация пришла. Козла приловичлись использовать. Наедимся орехов и кореньев, напьемся козьего молока, взлезем на гору, эхехей, кричим, аргветцы, эхей, рачинцы — это если на север повернемся. Там ведь они живут. От нас Аргвети начинается, а за ним — Рача. Так уж чрдилийцы поселились. А коли на юг или восток повернемся — иное кричим. Туда и сюда поворачиваемся. Мир видим. Лежит он, от века разделенный, у наших ног. И соображаем мы, как его соединить. А аргветцы и рачинцы или иные видят нас и спрашивают:

— Кто это? — спрашивают они сами себя и сами себе отвечают: — Одного знаем, а другого нет. Жора один из них, а второго покамест неразберем!

Лукавят, разумеется. Все знают, что это я, раб. Знают, но лукавят.

Иначе как стали бы Магаро в глаза смотреть. Спросит:

— Видели?

Ответят:

— Да, уважаемый Магаро, видели.

Спросит:

— Почему же не взяли?

Что тогда отвечать? А так — пожалуйста. Спросит:

— Видели?

Ответят:

— Долго всматривались, уважаемый Магаро, но не смогли разглядеть!

Жили мы так. Крепко держались друг друга. И не взяли бы нас. И соединили бы мы мир разделенный. Но тетушка Кеклия придумала хитрость. Она придумала, Магаро научила, а тот исполнил.

— Пусти, — сказала тетушка Кекелия, — пусти слух, что сам грушу срубить собрался, ибо неудобно тебе перед Дато за скверного раба. Получается, худой товар он тебе подсунул.

— Э! — сказал смекнувший Магаро. — Недаром ты учительницей младших классов была.

— И недаром тебе через урок единицы ставила. Один урок двойку, один урок единицу! — припомнила тетушка Кекелия.

— Это было в давнюю пору, — примирительно сказал Магаро.

Всякий поймет — радости от такого слуха я не испытал. Грушу было жалко. Но и Дато было жалко. А более всего — себя. Рабом сделали и теперь губы кривят: «Скверни раб, садзагели!»

Говорю Жоре:

— Пойдем, срубим эту несчастную грушу. Не возьмут они нас, потому что труд сплотит нас, до того и без труда сплоченных.

— Нет, — говорит Жора. — Не мешай мне думать о том, как быть с миром. Может быть, сейчас я царь и мир для меня представляет больший интерес.

Пошел я один. Дождался безлунной ночи и пошел. Никто меня за всю дорогу не потревожил. Взял я топор, взял веревки.

— Эх, — говорю, — груша, вот и твой час настал. Найди в себе силы простить меня.

— Я прощаю, — говорит. — Но только мир таков, что Магаро это даром не пройдет. Запомни, раб!

«Магаро не пройдет, — думаю. — Тому, кто с Магаро посчитается, даром не пройдет, — думаю. — Тому, кто с посчитавшимся с Магаро посчитается, даром не пройдет, — думаю. — И так-то мир — разделенный, и Жора не придумает, как его соединить. А что еще будет!» — сел я под грушу, посидел, прижавшись спиной к ее теплому стволу, а потом пошел собирать у Дато в доме и дворе все, что есть, да вместо плодов на нее, бесплодную, развешивать. Безлунной ночь была — никто меня не видел. Сделал я и ушел обратно. Пусть теперь скажут, что груша бесплодна!