Арсен Титов - Кавказские новеллы

Таро, как и всякий человек той поры, предположил встретить такого человека прежде всего на базаре и ходил туда ежедневно. Он познакомился со многими. Многие знали его нужду и сочувствовали — показывали на громоздкие туманы в горах и на перевале, говоря:

— Там дорога твоя, уважаемый!

Таро и сам знал, что там. Но, как хороший воин, он не рисковал на последнем шаге, самом нетерпеливом и оттого часто гибельном. Ведь из Чрдили любая дорога и даже любая звериная тропа вели в мир, как, собственно, из любого родного дома. Уходя из него если и ошибешься, то всегда сможешь выправиться. А к родному дому ведет из мира только одна дорога, состоящая единственно из твоих шагов. И если, пойдя из мира в родительский дом, ошибешься хотя бы на просяное зернышко в сторону, — окажешься где угодно, но только не в родительском доме. Потому Таро не рисковал и терпеливо ждал попутчика. Ведь был уже апрель. И кто-то же должен был насмелиться выйти из деревни.

Его, Таро, на базаре знали многие. Многие видели, что он голодный и оборванный — оборванный, кстати, совсем не так, как можно себе представить. Был он не в лохмотьях, так как издревле ведется обычаем в Грузии одеваться чисто и аккуратно. В лохмотьях мог быть только безродный человек, полностью махнувший рукой не только на себя, но и на фамилию предков. Вот, знали уже на базаре Таро, видели его голодного, но сохраняющего достоинство, взирающего на снедь глазами хорошо поевшего человека. Видели саблю его, висящую справа и тем говорящую, что он управляется оружием рукой левой. Видели печать его тяжких испытаний. Видели — и многие из сострадания предлагали ему кто чем богат, а он если когда и соглашался взять, то очень редко и то после какой-нибудь задушевной беседы. Его спрашивали о пережитом. Но вспоминал он неохотно. Однако все равно все видели в Таро испытанного и много пережившего человека. Даже магометанцы — персы, османы, татары — смотрели на него с уважением, тем более что он знал и из их языков и из их обычаев.

Один осман, лишенный глаза, столкнулся с Таро в первый же день.

— Ты такой, я такой! — с улыбкой показал осман на обрубок правой руки Таро и на свою пустую глазницу.

А потом уже приветствовал Таро в качестве своего старого приятеля. Оказалось, он, кривоглазый осман, на базаре в дальнем углу около не совсем чистого духана держал некий закуток из досок и кошм, про который всегда говорил с намеком и подмигиванием. Таро не особенно отвечал на его приветствия, потому ничего общего у них не было. Один после многих лет войны голодный и увечный возвращался домой. Другой занимался таким делом, о котором сам мог говорить только намеком и подмигиванием. Разница была у всех на виду. И многие османа не жаловали. Он, однако, совсем не обращал на это внимания, бегал по базару, намекал, подмигивал, предлагал.

— Какая несчастная у него там! — со вздохом иногда говорили на базаре про османа.

Но вмешиваться никто не хотел. Всяк имел свой товар, от которого кормился. Таро кормиться было не от чего. И он ходил на базар в надежде встретить кого-нибудь из своих. Кто-нибудь да неужели не придет. Зима закончилась. И хоть снега в горах и на перевале без труда скроют всадника вместе с конем, но ведь уже наступил апрель, и ноги размять после зимы неужели никому неохота! Ходил Таро на базар, часто сжимая и ощупывая в потаенном кармане царевичев перстень. Если бы не голод, не полное отсутствие какой-либо вещи, которую можно было бы продать и тем прокормиться, свернул бы Таро с дороги, передал этот перстень по назначению. Но голод гнал прямо домой. И Таро, думая исполнить обет чуть позже, остановился лишь в виду родных гор за Сурамской крепостью. Встал туда Таро лицом — и будто родным запахом ему потянуло, теплом его деревни. Ведь совсем рядом осталось. И если бы идти не туда, а оттуда, — пошел бы Таро один. Ведь оттуда — всякая дорога в мир. Туда же — ступишь на просяное семечко мимо, и с лихвой хватит тебе скитаться по чужбине. Приходить — не уходить. Тот и жив остается, кто это знает.

Шел Таро. Кривой осман его издалека окликнул:

— Ты такой, я такой! Два молодец!

— Молодец, молодец! — пробурчал Таро, стараясь пройти стороной.

— Твой рука где был? — оббежав стороной же, встал на пути осман.

Таро догадался, что осман спрашивает о том, где он, Таро, лишился правой кисти.

— Там! — без охоты показал он себе за спину, мол, давно и далеко.

— Хорошо воин! — сладко причмокнул осман и сладко же к губам пальцы щепотью поднес. — Имею тюльпан, вах тюльпан! Один монет-марчил — один раз твой тюльпан, воин! — осман пальцами показал: — Вот один — вот один! И вах тюльпан! — оба пальца чмокнул.

Хмуро поглядел на него Таро. Конечно, понял он османа — что же не понять. Не раз бывал он в заведениях подобного рода. Дело житейское. А тут нахмурился и отказал.

— Нет! — сказал.

— Воин! — жарко приложил обе руки к груди осман. — Такой тюльпан! Один монет-марчил — один раз тюльпан!

— Нет! — сказал Таро.

— Половина монет-марчил, воин! — ухватился за рукав осман.

— Какая несчастная у него там! — сказали со вздохом рядом.

Таро глаза скосил на сказавших. Люди стоят, торгуют. Товар есть, вот и торгуют. Товара нет — землю пашут или, как он, на чужбине воюют. Обидно стало Таро. Он весь мир прошел, а родные горы остановили. Сорок своих товарищей он в чужие пески и камни зарыл — а на родной земле чужак прохода не дает. Нет, — решил, — завтра же уйду один. Тихо в деревне. Кроме своих — никого. Речь родная, вода родная, краюха хлеба тоже родная. Дом свой, воздух свой, и если какой-нибудь наглый забияка сыщется, то тоже свой. Отвернулся Таро от османа, пошел.

— Воин! — вдогонку позвал осман.

— Только такие увечные остались. Пропадает земля грузинская! — сказали рядом.

Таро вздрогнул, глаза скосил. Стоят люди, торгуют.

— Пошли! — хмуро сказал он осману.

Вот как поступил он. Ушел он из Чрдили смолоду. И не пахал, сад-виноградник не обрабатывал, дом не строил, скот не разводил, детей не рожал. Он только воевал. Потому он думал немного не так, как те, кто пахал, строил, обрабатывал, разводил, рожал, — хотя при этом тоже воевал.

— Пошли! — хмуро сказал Таро осману.

И пришли они в закуток из досок и кошм близ не очень чистого духана в углу базара, где их встретили двое людей османа. И на них хмуро поглядел Таро. Зашли они в закуток. А самое малое время спустя, Таро вышел один и с большим ковровым свертком под мышкой. Он вышел, сожмурил от света глаза, оглядел вокруг. Все на базаре повернулись к нему. Но никто не выдержал его взгляда. Таро, как по пустому месту, прошел базар, свернул за крепость, пришел в постоялый двор, отвязал коня и уехал.

— Как имя твое? — спросил он в дороге у свертка.