Мюриэл Спарк - Аббатиса Круская

Что до иезуитов, то ордена иезуиток нет. Есть нерушимое соглашение между Круским аббатством и иезуитской верхушкой, всеобъемлющее и обоюдовыгодное соглашение, но оно нигде не записано. Многие ли иезуиты знают о нем?

А что до бенедиктинцев, то аббатиса так неуклонно блюдет и отстаивает их древний строгий Устав, что и сами бенедиктинцы обоего пола давно созерцают это с кротким изумлением, чересчур кротким, чтобы протестовать против непроведения предписанных реформ, против того, что мать аббатиса правит у себя так, словно и не было Ватиканского собора; и тем более удивительно, что при такой бенедиктинке-настоятельнице такая огражденная от мира обитель вдруг стала очагом международного газетного скандала. С чего все это началось? Ведь и намека нет на старое как мир блудное дело: просто затерялся, ну, пусть даже его украли, серебряный наперсток сестры Фелицаты. И чем все это кончится? «В наши дни, — говорила аббатиса ближайшим своим наперсницам, — надо создавать новые монашеские синдикаты. Века Отца и Сына минули. Ныне у нас век Святого Духа. Дух дышит идеже хощет, и уж разумеется он хощет дышати в аббатстве Круском. С бенедиктинцами я бенедиктинка, с иезуитами — иезуитка: все по наитию. Есмь избрана аббатисой и аббатисой пребуду, и дела мои — от Святого Духа».

Напрягаясь, как море, голоса сливаются в грегорианском каноне вечерни. Витраж позади аббатисы омрачает тень: вырисовывается фигура мужчины, который взобрался к окну по лепнине и затемняет стеклянную синеву и желтизну. Ну и что же, еще один репортер хочет хитрым путем проникнуть в монастырь или, может, еще один фотограф? Скандал захлестнул весь внешний мир, а газетчикам в конце-то концов тоже надо жить. В часовню ему все равно не пробраться. Монахини продолжают торжественное пение; глухой ропот голосов за окном отдается под сводами часовни. Слышен лай полицейских собак: у них своя громкая литания, своя перекличка. Вскоре они смолкают: видно, патруль подошел разбираться с нарушителем. Тень за окном поспешно исчезает.

Монахини звучно выпевают стихиры и ответствия, перекликаются антифоны:

Но аббатиса, как известно, предпочитает латынь. Говорят, иногда она поет псалом по-латыни, а сестры — его же в новом исправленном переводе на родной язык. Ее возвышение отстоит от хора, и монахиням слышно только ее соло. А сейчас ее губы шевелятся не так, как у других. Мать аббатиса, надо полагать, возносит нынче моленья по-латыни.

Она сидит в отдаленье, лицом к монахиням, белея у алтаря. Перед изножием ее зеленая череда мраморных плит, а под ними серая череда погребенных сестер. Там лежит Гильдегарда, там лежит Игнатия; кто следующий?

Аббатиса поет, ее губы шевелятся. На самом деле она поет не по-латыни, а на том же языке, что и прочие; но поет она не псалмы воскресной вечерни, у нее свои песнопения. Она глядит на строй могил, думает о ком-то из мертвецов былых или будущих и напевно выговаривает:

Туча монахинь возводит горе белые лица, чтобы ангелы слышали заключительную антифону:

— Аминь, — ответствует ясная, как свет, аббатиса.

За порогом часовни рыщут собаки и расхаживают молчаливые патрули. В синих сумерках аббатиса ведет стадо свое из храма в жилое здание. Монахини — старшие инокини, младшие инокини, певчие, послушницы и еще кое-кто, всего пятьдесят, — следуют попарно и строго по чину: приоресса и наставница за аббатисой, а в хвосте безликого шествия — смиренные послушницы.

— Вальбурга, — говорит аббатиса вполоборота направо, к приорессе, — Милдред, — обращается она влево, к наставнице, — пойдите отдохните, вы мне будете обе нужны между заутреней и хвалитнами.

Заутреню поют в полночь. Мало теперь монастырей, где возносят хвалитны в три часа утра; но в аббатстве Круском это делается, как издревле заведено. Между заутреней и хвалитнами — излюбленные часы аббатисы, часы совета с наперсницами. Вальбурга и Милдред едва слышно соглашаются явиться за полночь, склоняясь перед горделивой аббатисой, ибо она — твердыня высокая.

Община за вечерней трапезой. Снаружи заливаются псы. В Соединенном королевстве передают семичасовую хронику, и если бы рядовые монахини были допущены к радио или телевизору, они узнали бы последние скандальные новости о Круском аббатстве. Но переступив порог аббатства Круского, монахини отрешаются от мира: они сидят за трапезными столами и молча едят рыбный пирог, а дежурная старшая инокиня стоит в углу за кафедрой и читает им вслух. В ее родных местах главным делом была лисья охота, оттуда, от брошенных сородичей, ее темный румянец и высокомерно-гнусавый выговор. Стоит она как вбитая, сама себя не слушает и еле пережевывает слова. Читается великий и древний Устав святого Бенедикта о началах праведности:

Страшиться судного дня,

ужасаться геенны,

стремиться всей душою к жизни вечной,

ежедневно предвидеть неминуемую смерть,

постоянно следить за собственной жизнью,

везде и всюду знать всечасно, что Господь взирает на нас,

ежели посетят нас дурные мысли, немедля прибегать ко Христу и открывать их своему духовному отцу,

воздерживаться от злословия и блудословия,

чуждаться лишних разговоров,

не празднословить и не насмешничать,

чуждаться частого и буйного смеха,

охотно внимать благочестивому чтению.

Вилки постукивают по мискам и отправляют куски рыбного пирога во рты трапезующих. Чтица продолжает:

не потакать плотским похотям,

ненавидеть собственное своеволие,

повиноваться аббатисе во всем, даже если она сама будет по несчастью творить недолжное, памятуя заповедь Господню: «Что они велят вам соблюдать, соблюдайте и делайте; по делам же их не поступайте». — Евангелие от Матфея, глава 23.

За столом младшие инокини, старшие инокини и послушницы одновременно подносят к губам стаканы с водой; чтица делает то же. И ставит стакан на место...

И если была с кем размолвка, помириться до заката.

Чтица не спеша закрывает книгу на подставке и открывает другую, рядом. Увещевания продолжаются.

Частотой называется количество повторов одного и того же явления в единицу времени.

Частота электромагнитных волн выражается в герцах или, для высоких частот, в кило- и мегагерцах.