Протоиерей Александр Торик - Флавиан. Восхождение

Уже одна только дорога от архондарика до ворот и от ворот до соборной площади, окруженной торжественно-суровой красотой величественных каменных строений, настраивает душу богомольца на предстоящий ему трепетный молитвенный разговор с Господом.

Затем последние усилия подъема по уже описанным семи пролетам лестницы и... Благодатное пространство Покровского храма распахивается для тебя, словно материнские объятия.

Ах, ночная афонская молитва! Да разве можно ее как-то описать? Это уж кому как Бог даст почувствовать...

Словом, глядя на темнеющие в стасидиях фигуры монахов с опущенными в молитве головами, я понимал, для чего они приехали сюда и почему здесь остались.

Афон!

Ночь прошла в разговоре с Богом. Этот разговор протекал то в форме монолога, когда я тщательно пытался сформулировать скорее для себя самого (Господь и так все знает) какие-то мысли, чувства и переживания, то вдруг ощущал присутствие рядом со мною или даже, точнее — во мне — Слушающего и Слышащего, Любящего и Покрывающего.

В такие минуты передо мною вставало кроткое лицо «монаха» Феологоса, его понимающий взгляд, его добрая открытая улыбка, его умиротворяющий голос, напоминавший: «Ты, Алексей, не бойся... Богу видней, доверяй ему...»

Вспоминая о необходимости безо’бразной молитвы, я пытался отключиться от видения, оно отходило, но ощущение присутствия рядом со мной Того, Кто спас меня недавно от укуса змеи, оставалось...

В общем, как сказал батюшка Флавиан: «Это Лешкино, очень личное», и потому, пока не обвинили в «прелести», «ереси» и еще в чем-нибудь (А все равно — обвинят!), тему закрываю, тем более что о молитве на Афоне уже писано-переписано (и мной в том числе)!

Просто молиться надо чаще, больше и горячее, остальное все в свое время само придет...

И не забывать о том, кто — ты и Кто — Тот, к Кому ты обращаешься!

А Он — «есть Любовь»!

Как всегда! Только вошел во вкус молитвы, как этот отец Исидор, уже с амвона отпуст литургии возглашает, своим высоким, звонким, летящим голосом! Опять толком и помолиться-то не успел, как уже ночь прошла!

После трапезы, уже прикидывая, хватит ли у меня места на карте памяти в фотоаппарате для Силуановой мельницы, или лучше скинуть с нее все отснятое в ноутбук и не заморачиваться этой проблемой, выхожу я вслед за Флавианом, опять ведущим на ходу беседу с кем-то из монахов, как вдруг!..

— Батюшка! Алексей! — прямо на площадке у монастырского крыльца рядом с «мечтой джипера» стоит и окликает нас послушник Игорь!

Мы с Флавианом подошли к нему.

— Отче! Простите, что срываю с места, но надо срочно ехать! Отец Никифор каким-то образом договорился, чтобы Папу Герасима, которого сегодня из Лакку-Скити в Великую лавру перевозят, к нам в скит до завтрашнего утра погостить завезли! Это просто чуду подобно, так что садитесь и «на рывок»!

— А как же это... — растерялся я, — у меня только фотоаппарат с собой, а ноутбук в келье, успею сбегать?

— Какой ноутбук! — возмутился Игорь. — Такое событие, может, раз в жизни бывает, такой старец и у нас до утра!

— По коням! — коротко скомандовал Флавиан, и сам первый быстро влез на свое «командирское» место.

— Вперед!

Ох уж эти афонские «раллисты»! Помните мое скромное описание езды с рыжим послушником Сергием в наш первый приезд на Афон?

Так вот!

Когда за рулем послушник Игорь, послушник Сергий, как сейчас говорит молодежь (и не только молодежь), «сидит и нервно курит»!

Что самое интересное, Флавиан, измучившийся от той же дороги, когда мы ехали по ней из скита в Пантелеймон, в этот раз дорогу словно и не заметил! И это при том, что пронеслись мы по ней (хотел сказать «пролетели», но это бы не соответствовало истине, все-таки L200 не самолет) раза в четыре быстрее, чем тогда. Нереально, но факт, сам смотрел по часам и по Флавиану. Доехал свежий и живой!

Судя по стоящему во дворе скита «лендроверудискавери» с греческими номерами, я догадался, что, скорее всего, Папу Герасима уже привезли в скит на этой машине, и, как выяснилось чуть позже, я не ошибся.

Едва мы въехали за ворота и припарковались рядом с «дискавери», как из дверей келейного корпуса вышли отец Никифор и с ним два греческих монаха, о чем-то оживленно по-гречески разговаривая. Греки подошли к своей машине как раз в тот момент, когда мы вылезали из своей, и, обменявшись с Флавианом и Игорем традиционными приветствиями, сели в свой «лендровер» и укатили.

Отец Никифор подошел к нам.

— Ну, отцы и братия! Подлинно, что «человек предполагает, а Господь располагает»! Только я вчера перед повечерием позвонил в Кавсокаливию, чтобы договориться о вашем визите к батюшке Герасиму, как мне говорят, что он в румынском Лакку-Скити и что его сегодня мимо нашего скита повезут в Великую лавру!

Я тут же перезвонил румынам в Лакку и попросил спросить у старца, не откажется ли он провести время до завтрашнего утра у нас в скиту, и через некоторое время мне сообщили, что Папа Герасим благословил привезти его к нам и оставить здесь до окончания утренней трапезы.

Самим румынам это, правда, не сильно понравилось, но против благословения старца никто и пикнуть не посмел!

— Отче! А где он сейчас? — не выдержал от радости я.

— Он... — не успел ответить отец Никифор.

— Здесь! Эвлогите, отцы! — раздался голос с крыльца.

— О, Кириос! — одновременно ответили обернувшиеся на этот голос отцы Флавиан и Никифор.

Мы все повернулись к крыльцу. Там, словно в раме картины или, точнее, иконы, в темном квадрате дверного проема стоял старец.

Это зрелище я не забуду до конца своих дней. Я увидел ожившую икону. Причем ожившую не только в том отношении, что писанное красками изображение вдруг зашевелилось.

Нет!

Икона ожила тем, что привычный для нас строгососредоточенный одухотворенный лик святого вдруг расцвел (я не смог подобрать другого, более точного слова, именно расцвел) непередаваемым светом любви. Величественного внутреннего достоинства и в то же время поистине неисчерпаемой отеческой любви.

Старец был высок, худ, слегка согбен в плечах, но в то же время чувствовалась в его осанке какая-то особая стройность, словно неизгладимая дореволюционная офицерская выправка. Лицо его было правильным, иконописно красивым и словно каким-то забытознакомым. Где-то я такое лицо встречал, причем недавно...

Догадка вдруг озарила меня! Конечно! Сквозь старческие морщины, сквозь ореол сияющей седины я узнал черты незабываемого лика «монаха» Феологоса. И тот же самый взгляд!

Наверное, таким же взглядом, каким смотрел на нас в тот момент Папа Герасим, смотрел евангельский отец, встречая у ворот своих возвратившегося блудного сына...