Артур Хейли - Окончательный диагноз

– Как только я тебе буду нужен.

Поддавшись чувству, она вдруг быстро поцеловала его в губы. Но в это мгновение Кент и Дениз услышали звук отворяемой двери. Луч света из коридора упал на ковер. Дениз, отстранившись от него, обернулась.

– Я подумала, кто это разговаривает? – услышал О'Доннел детский голос.

– А ты разве не спишь еще? Познакомься, Кент, это моя дочь Филиппа.

Кент увидел худенькую девочку-подростка.

– Здравствуй, Филиппа. Прости, что разбудили тебя.

– Я читала. Это стихи. Вы их любите?

– Боюсь, что у меня не было времени на поэзию.

– Вот здесь есть кое-что для тебя, мама.

– Должна сказать, Кент, что мои дети решительно настаивают на том, чтобы я снова вышла замуж, – сказала Дениз, взглянув на открытую страницу. – Они ужасные реалисты. – А затем, повернувшись к дочери, спросила:

– А что ты скажешь, если я действительно выйду замуж за доктора Кента О'Доннела?

– Он сделал тебе предложение? – живо поинтересовалась девочка. – Ну конечно, выходи.

– Иногда я просто сомневаюсь в пользе современного прогрессивного воспитания, – сказала Дениз, подходя к Филиппе. – Спокойной ночи, детка.

– Мамочка, ты ужасно отстала, просто ископаемое.

– Спокойной ночи, Филиппа, – строго повторила Дениз.

– Хорошо. Но можно мне его поцеловать, раз он будет моим отчимом?

– Филиппа!

Девочка, рассмеявшись, чмокнула мать и, прихватив книжку, исчезла.

О'Доннел от души расхохотался.

Жизнь холостяка в эту минуту показалась ему бесцветной и неинтересной.

Операция началась ровно в 8.30. Точность расписания работы в операционной была одним из непременных требований, которые ввел О'Доннел, став главным хирургом.

Ампутация конечности не предвещала особых осложнений, но Люси Грэйнджер еще и еще раз тщательно обдумывала операцию во всех деталях. Сначала она решила отнять ногу по бедро, думая о том, что это увеличит шансы Вивьен на полное выздоровление. Но следовало помнить о протезе, и Люси наконец пришла к выводу, что можно отнять ногу чуть выше колена.

Осматривая еще раз больное колено Вивьен Лоубартон, она мысленно прикинула, где сделать надрезы.

Жестокую весть девушка приняла сначала мужественно, а потом, словно в ней что-то сломалось, горько и безутешно рыдала на руках у Люси. Привычная ко всему, Люси Грэйнджер почувствовала, как сжалось сердце от сострадания. Объяснение с родными Вивьен было не менее мучительным. И Люси с горечью подумала, что никогда не сможет заставить себя оставаться только хирургом, не имеющим права давать волю нервам и эмоциям. Холодной, собранной, невозмутимой она становилась только у операционного стола. Здесь все было подчинено одной цели.

Анестезиолог дал знак, что больная готова. Ассистент Люси, молодой врач-стажер, почти вертикально поднял ногу оперируемой, чтобы была возможность свободного оттока крови, и Люси наложила жгут у самого бедра. Получив от Люси молчаливое указание, анестезиолог стал осторожно нагнетать воздух в полый резиновый жгут, пока он туго не стянул ногу у самого основания, остановив циркуляцию крови. Ассистент медленно опустил ногу на стол и вместе с операционной сестрой быстро обложил стерильными салфетками. Люси протерла место надреза спиртовым раствором зефирана. В операционной присутствовали два студента-медика, и Люси знаком пригласила их подойти поближе. Операционная сестра подала инструменты. Операция началась.

В холле для свиданий Майк Седдонс и родители Вивьен ждали исхода операции. Утром Майк встретил их у главного входа в больницу и проводил в палату Вивьен. Но девушку готовили к операции, она была под действием транквилизаторов и почти не воспринимала окружающее. А через несколько минут ее уже увезли в операционную.

И вот сейчас Майк, мистер и миссис Лоубартон ждали, машинально перебрасываясь отрывочными фразами. Высокий плотный Генри Лоубартон с обветренным от постоянного пребывания на воздухе лицом то и дело вскакивал, подходил к окну и смотрел в него, ничего не видя, затем возвращался, садился на стул, чтобы опять вскочить и совершить свой путь к окну.

“Хотя бы перестал ходить взад и вперед”, – в отчаянии подумал Майк, нервы которого были напряжены до предела.

Мать Вивьен, в противоположность мужу, застыла на стуле, устремив в пространство немигающий взгляд и сжав руки на коленях. Видимо, Майк не ошибся, когда заключил, что не мужественный с виду мистер Лоубартон был опорой семьи; все трудности, должно быть, ложились на плечи этой хрупкой на вид женщины. Он невольно подумал о себе и Вивьен. У кого из них больше воли и характера? Накануне операции Майк зашел к девушке в палату. Оба уже знали, какой приговор вынесли врачи. Но против всякого ожидания Вивьен встретила Майка улыбкой.

– Заходи, Майк, – приветствовала она его. – И пожалуйста, не надо так огорчаться. Доктор Грэйнджер мне все сказала, и я уже выплакала все свои слезы. Я лишусь ноги и не буду уже той Вивьен, которую ты встретил и полюбил. И.., ты можешь оставить меня, я пойму это.

– Не говори так! – воскликнул Майк в искреннем негодовании.

– Почему? Ты боишься думать, что это возможно? Вивьен была права, он действительно боялся. Сомнения впервые овладели им.

– Прошло уже больше часа! – не выдержал мистер Лоубартон, остановившись на полпути между окном и стулом. – Сколько еще ждать, Майк?

– Доктор Грэйнджер сказала, что сама придет сюда.., сразу же… – с трудом произнес Майк, чувствуя на себе пристальный взгляд матери Вивьен. – Скоро мы все узнаем.

Через два небольших отверстия в инкубаторе, напоминающих амбразуры, доктор Дорнбергер осторожно обследовал новорожденного. Прошло более трех с половиной суток, и это само по себе уже обнадеживало. Но акушера беспокоили некоторые симптомы: они вызывали тревогу.

Дежурная сестра выжидательно смотрела на доктора. – Он дышал все время ровно, потом вдруг дыхание стало ослабевать. Я решила вызвать вас, доктор, – взволнованно проговорила она.

– Да, ему плохо. Прочтите-ка мне еще раз данные анализа крови ребенка.

Сестра, взяв карточку, прочитала ее вслух.

“Чем объяснить признаки анемии?” – тревожно раздумывал Дорнбергер.

– Если бы не результаты анализа на сенсибильность крови матери, я сказал бы, что у младенца эритробластоз.

– Но, доктор… – испуганно воскликнула сестра и растерянно умолкла.

– Да, да, разумеется, анализ не дает нам оснований опасаться этого, однако… Покажите-ка мне еще раз лабораторное исследование крови матери.

Сестра протянула его доктору Дорнбергеру. Заключение лаборатории не давало поводов для тревоги: у матери кровь резус-отрицательная. Неужели лаборатория могла допустить ошибку? Сердце сжалось от недоброго предчувствия, и старый акушер решил сам поговорить с Пирсоном.