Лео Яковлев - Штрихи к портретам и немного личных воспоминаний

«На худой конец, я могу вообразить, что Бог может создать мир, в котором нет законов природы. Короче, хаос. Но я совершенно не согласен, что должны быть статистические законы, которые заставят Бога бросать кости в каждом отдельном случае», — писал Эйнштейн. Фразу же о том, что Бог в кости не играет, он повторял неоднократно.

В отличие от великого теоретика, великий прикладник Винер воспринял хаос и его маленькую модель — броуновское движение как признак реального мира, и, не исключая возможности познания абсолютных законов гармонии Вселенной, пока еще скрытых от человека, свои труды он посвятил поиску пусть временных, но достаточно надежных статистических законов как средств управления тем Хаосом и потоком случайностей, который в представлении современного человека царит и в Природе, и в человеческом обществе.

Вот почему проблема броуновского движения, оставшаяся для Эйнштейна лишь эпизодом его творческого пути, в котором свои интересы он посчитал исчерпанными, для Винера оказалась неисчерпаемой, и он неоднократно возвращался к ней в расцвете сил и вернулся к ней в конце жизни.

«Точно так же изучение броуновского движения и временных рядов… заставило меня сейчас пересмотреть роль, отведенную в нашем мире причине и случаю», — писал 60-летний Винер.

Таким образом, Винер допустил, что Господь Бог может иногда бросать кости, и решил с ним сыграть. При этом он руководствовался другой знаменитой фразой Эйнштейна, выбитой на каменной доске в Институте перспективных исследований в Принстоне: «Господь Бог изощрен, но не злонамерен», которую Винер цитирует в своих книгах. Эта вера в изначальную доброжелательность Бога-Природы привела Винера к реальным успехам в той самой «игре в кости», о которой говорил Эйнштейн, к созданию надежного компаса для людей в их бушующем хаотическом мире.

Проблемы, к которым в течение своей долгой жизни в науке прикоснулся своим разумом Норберт Винер, в своей совокупности тоже могут служить моделью вселенского Хаоса: здесь и дарвинизм, и специальные разделы биологии, и фрейдизм, и общая психология, и философия математики, и многие проблемы «чистой» математики, и теория связи, и электроника, и электротехника, и волновые теории, и излучение мозга, и «высокая» художественная литература, и многое, многое другое. Каким путем из этого Хаоса родились теория информации, теория управления и основные положения комплекса идей и методов, обозначенного им словом «кибернетика», без которых уже невозможно представить себе сегодняшнюю и будущую жизнь человечества, и почему для того, чтобы возвестить о них людям, был избран полуслепой, склонный к абстрактному мышлению человек, пока еще определить невозможно. Но факт остается фактом, и Норберт Винер остается главным действующим лицом в создании этих новых областей человеческого знания.

Естественно, он был не один. В его трудах читатель найдет полный благодарный перечень всех тех, кто ставил свои незаменимые кирпичи в фундамент построенного им здания — от замечательного нашего земляка (если говорить об СНГ) А. Н. Колмогорова до не менее замечательного Клода Шеннона, его собственного земляка и коллеги по МТИ и лаборатории Белла. Но главным архитектором этого Дома Кибернетики был Норберт Винер, и он не только построил его, но и первым рассказал людям о том, каким он будет, что он будет для них значить и что их ждет в этом новом компьютерном мире. И здесь будет уместно сказать о том, что талант математика и философа благодатно совмещался в нем с незаурядным литературным даром, о чем свидетельствуют его автобиографические и научно-популярные книги «Кибернетика» и «Кибернетика и общество», на многие годы становившиеся бестселлерами на его родине и во всем мире.

Помянем же его добрым словом и памятью в первый год его второго столетия, в которое он вступает вместе с нами, и да будут нам во всех наших делах нетленным образцом его честность, порядочность, доброта и принципиальность, вера в могущество Разума и в великое будущее человечества, которыми проникнута каждая его мысль и каждое слово его замечательных книг.

1995

Альберт Эйнштейн родился 14 марта 1879 года, а умер 18 апреля 1955-го.

Таким образом, в марте 1994 года Эйнштейну было бы 115 лет, а в апреле 1995-го исполнилось 40 лет со дня его смерти.

За период с марта 1994-го по апрель 1995-го отмечались многие юбилеи, в том числе столь же «некруглые», как «115-летие» или «40-летие», но эти вехи посмертной судьбы Эйнштейна специально отмечены не были. Случайные же заметки о нем время от времени и без того бродят по мировым средствам массовой информации. При этом, чтобы привлечь внимание пресыщенного новостями и сенсациями читателя конца века, в ход, обычно, идет что-нибудь позабористее — например, лживая публикация про эйнштейновский интим с «редким» портретом, где «герой-любовник» изображен с высунутым языком, про продажу его законсервированных глаз каким-то «врачом»-подонком и т. д., и т. п.

Правда, среди всего этого обычно мутного потока периодической грязи и беспардонной дезинформации промелькнула одна небольшая заметка, в которой рассматривались результаты опроса немецкой молодежи на тему: «делать жизнь с кого?». Учитывая «менталитет» опрашиваемых, трудно было, конечно, ожидать в этом случае появления в качестве «образцов» традиционных «советских» персонажей типа «дедушки Ленина», «железного Феликса» и др., но итоги опроса достойны удивления даже для свободного мира: внуки и правнуки тех, кто 75 лет назад скандировал «убейте Эйнштейна!», призывал «разорвать глотку этому паршивому еврею», организовал газетную травлю еврея Эйнштейна и изгнание его из Германии, поставили его во главу списка своих идеалов — списка, в котором другой еврей — Иешуа из Назарета (Иисус Христос) — занял лишь седьмое место.

Попробуем же разобраться, как эти необычные итоги весьма обычного опроса связаны с судьбой и жизнью Альберта Эйнштейна.

Начнем с того, что в представлении человеческого большинства (об альтернативном меньшинстве поговорим позже) Эйнштейн был и остается гениальным ученым.

Однако многие его ученые собратья не всегда используют эту привычную формулировку, и вообще стараются избежать какой-либо определенности в этом вопросе. Скорее всего происходит это потому, что каждый «настоящий физик» всегда чувствовал и по сей день чувствует в Эйнштейне «чужого», беззастенчиво нарушающего все неписаные каноны и традиции, свойственные ученому сословию.

Эти «недопустимые нарушения» начинаются в детстве: Эйнштейн никогда не был вундеркиндом, решающим в уме сложные математические задачи, и не стремился к скорому постижению всех наук. Наоборот, он был «трудным ребенком», с «поздним развитием», «неважным учеником», неохотно покидающим ради естественных наук свой любимый мир музыки. Ему претила «немецкая основательность» в начальном и среднем образовании, и он был нетерпим к любому принуждению, а его нежелание изучать то, что он не считал для себя необходимым, было истолковано добросовестными ефрейторами и капралами провинциального народного образования второго рейха как «умственная отсталость». Эти «оценки» выглядят особенно пикантными теперь, когда мы знаем, кого удалось подготовить к 1933 году славной немецкой «миттель-шуле».