Славомир Схуты - Герой нашего времени

Может, да, может, нет, и кто это знает… Ну, а мы снова находимся в мастерской. На сей раз котелок подводит. Нет, какая-то искра по проводам идет, но это еще не ток, еще не звук, в трубах воет и колотится, джойстик мягкий, как переваренная сосиска. Уж коль отходняк, так отходняк, отходняк во все стороны. Серое вещество поджаривается в предсмертных судорогах, словно убиенные яйца пред тем, как их подадут к классическому English breakfast.

Смерть, с вашего позволения, как гласят священные, а также неглупые книжки, прежде всего биологический процесс, являющийся следствием прекращения клеточного метаболизма.

Но смерть – это конспирологическая теория истории. А так называемая история – это хлев для животных, сознание которых было противоестественным образом удобрено галлюциногенами.

Сны становятся все более реальными. А реальность становится все более сновидческой. Допинг перцептола вызывает состояния псевдо-пепси-фазы. А ведь мы не так хотели себя чувствовать, верно? Мы мечтали не о таких ластах на Ривьере. Сухой принес темное и поставил на столик.

– А четыре по сто будет очень к месту, – произнес он, указывая на знакомую округлую, удлиненную, такую польскую емкость, ловко укрытую за поясом брюк.

Значит, мы ее по-быстрому и внаглую под столиком. И вот я уже хуярю через кружащуюся ночь. А так, по правде сказать, мы уже на месте. В мультиплексе карикатурных ощущений.

Просыпаешься смятый, скрюченный, вышвырнутый на берег из пучин галлоснов и через закрытые двери слышишь феерию аплодисментов и хохмоприколов. Вздохни облегченно, прикрывая рот ладонью, ибо ты в том месте, к которому прилипло определение «дом».

Это мама, это папа, а это телевизор.

– И это называется шоу с улыбкой, нет, ты сама посмотри, вылезли двое, а он переоделся в клоуна и плетет без всякого смысла что ни попадя и сам хохочет, дурак, буцефал, осел недоделанный, нет, ты посмотри, как это все глупо, халтурно, ни к селу ни к городу, не пришей кобыле хвост, а он сам над собой смеется, а совсем не смешной, ну ни капли не смешной, два барана, тоже мне комик нашелся, да я уже на его рожу смотреть не могу, видеть не могу его харю, о… о… ну чего он делает, чего выделывает, прямо как обезьяна какая, как неизвестно что, и такому платят за то, чтобы он невесть что строил, уж такая это халтура, ну ни в какие ворота, просто смотреть противно, да кончай уж ты и уходи.

– Хочешь, переключу? – И муттер переключает на что-то сериалоподобное.

– Стой, ты чего сделала, не переключай, почему переключила, зачем? Тебя просили переключать? Ну что тут интересного, ты что, будешь смотреть этих идиотов, переключи назад, там хоть смешно было.

Ты прав, папа. Все мы подсознательно жаждем наслаждаться симпатичными ценностями наподобие американского стиля жизни, потому-то масс-медиа и медиапополизаторствующие политики до отвращения жонглируют популистскими фразами без покрытия. И делают это вне зависимости от того, что хотят продать, возглашая, что это для всеобщего блага. И так должно быть. Потому что так должно быть. А не для того, чтобы так не должно было быть.

Это папа. Это телевизор. А это телеигра.

– Ну давай, давай, глупая ты корова, ах, ты такая, значит, умная, красиво так говоришь? Такая красноречивая? Ну и что ты еще скажешь? Ты погляди, погляди, я знала, я знала, говорит, а я тоже знал, ты, корова, нет, погляди, какая хитрющая, как она задумалась, какие рожи строит, изображает такую образованную, прямо тебе фу-ты ну-ты, ну давай же, глупая корова, решайся наконец, а то мне тебя и слушать уже расхотелось. Ну?… Ну?… Что ты сделаешь? Ну?… Что ты наделала, корова? Что же ты наделана? Вот смейся теперь, рассказывай, какая ты умная, глупая ты корова, шестнадцать тысяч было, а теперь хрен с маком имеешь, а такая уж умная-разумная была, так красиво говорила. Получила, да?

– Ну чего ты хочешь от этой женщины? – говорит мама.

– А ты чего от меня хочешь? – спрашивает папа. – Пристаешь и пристаешь.

– Это я к тебе пристаю?

– А кто пристает? Уже телевизор спокойно нельзя посмотреть, вечно ты с чем-нибудь влезешь, чтобы назло сделать, оторвать, помешать, все испортить.

– Да отстань ты от меня, – говорит мама.

– Мне? Отстать от тебя? Это ты ко мне пристаешь, даже в воскресенье не найти покоя, я уже вообще не понимаю, что происходит, не знаю даже, потому что это все границы переходит, это уже даже представить невозможно, всю неделю вкалываешь, чтобы в дом было что принести, чтобы не нуждались, а ты после этого мне такое говоришь? Тебе обязательно нужно меня вывести из равновесия, да? Господи милосердный, что я только не выношу, что я вынужден терпеть…

– Он терпит! А что я терплю? И перестань пердеть здесь!

– Что! Я пержу?

– А кто? Я?

– Если ты, так чего говоришь, что я?

– Знаешь, мог бы выйти в ванную, а не здесь.

– Что, уже и пернуть человеку в своем доме нельзя, да?

– Да перди, перди, делай что хочешь.

– Ну, выдайте друг другу по разу, – говорю я через запертую дверь.

Человек человеку любит изливаться. А как изольется, надо влиться в себя. Чтобы потом излиться. Люди должны превратиться в пассивные объекты, позволяющие вбивать себе в головы заповедь: единственной целью в жизни является обладание все большим количеством ненужного имущества. Толпу следует регулярно подкармливать чемпионатами, олимпиадами, прыжками с трамплина, комедийными сериалами и фильмами, напичканными насилием. Время от времени мы можем быть свидетелями массовых чисток, проводимых в прямом эфире в лучшее рейтинговое время.

Так должно быть. Никто ведь не сказал, что должно быть по-другому. Да и как бы могло быть по-другому, если по-другому быть не может.

– Ты готов? – спросил я.

– Как хуй с переломанными ногами, – сказал он.

– Уготовимся же и мы. – Я весело взглянул на остальных. – Что там сожалеть, что там жалеть, что уж там изображать филигранных министрантов. Заделаемся до готовности. Чтобы быть не хуже. Чтобы хоть как-то почувствовать себя. Чтобы как-то это почувствовать. Чтобы что-то почувствовать. Чтобы вчувствоваться.

Уготовимся и доведем себя до готовности. Ведь этого же мы хотим, не так ли? Чтобы довести себя до готовности и чтобы из этого ничего не родилось. Поколение кебаба, в ароматном соусе которого обнаружено несколько видов спермы, поколение пениса, прилепленного к кресту, и Божьей Матери Свечепогребальной, стоящей по плечи в ссаках и прочих непотребных выделениях, поколение палки и морковки в суперверсии с вибратором и цифровым приемником, поколение дешевого спирта, от которого слепнут, не говоря уже о печени, желчном пузыре и прочих разрушенных органах, поколение спазма задницы и всеобщего отвращения, отвержения и отплевывания, поколение пандемического куриного гриппа и слепого страха перед BCF, [2]SARS, [3]USA, UOP, [4]ZUS [5]и прочая, поколение изнурительных совокуплений в грязных сортирах, ускоренных сообщений откуда-то куда-то в маковом мареве, поколение попкультурных отклонений, поколение спидбола в смешении с костной мукой, поколение синтетики, вознесенной до ранга заповеди, поколение пустой рамы, дешевой лжи, slap-stick'a и мокрых снов, в которых усматривают серьезные положения дао, поколение генетических изменений в клетках карпа, поколение псевдоотвращения, принимаемого за экстаз, поколение острого соуса и большого бабла, – просто мы любим время от времени как следует врезать. Нажраться до бобиков и мордой об асфальт. Оть так.