Владимир Поярков - И смешно и грустно

— Света, принеси простынь или полотенце!

Порывшись в шкафу, где оставались старые отцовские футболки, неожиданно увидела коробку с патронами. Вытащив два патрона, задумалась: «Ведь ружье так и стоит спрятанное в чулане…». Подержав, повертев, вспомнила тот момент в самолете — когда он писал в записной книжке. На секунду вспыхнула злость: «Отольются кошке мышкины слезы… вот сейчас заряжу ружье…».

Постояв минуту, вздохнула, бросила патроны обратно в шкаф.

— Успею тебя пристрелить… успею…, — произнесла Светка вслух, захлопнула дверцу шкафа и понесла простынь и одежду в баню.

В первый вечер их встречи Евгений пытался попросить прощения за письма, которые ему показала Света.

— Я не злюсь, буду считать, что это ты мне писал… — отмахнулась она.

Не все ровно начиналось в их совместной жизни. Они были очень разные, но что-то их соединило и, несмотря на все неприятности и противоречия, они остались вместе. Женя всё пытался куда-нибудь устроиться. Многие кадровики, увидев бумажку с записью о судимости, удивленно поднимали глаза: в его внешности не было ничего такого, что вязалось бы с их представлениями о преступном мире и, как правило, все отказывали. Сидеть на Светкиной шее ему казалось унизительным, и из-за этого всегда нервничал. Светка успокаивала и говорила, что для нее главное — «был бы милый рядом…» Но в одной из контор ему повезло — взяли электриком. После работы его всегда встречала Светлана, как будто боялась, что он не дойдёт домой.

…Как-то в один из вечеров, лежа рядом, Светлана не удержалась и задала давно мучивший ее вопрос. В комнате было тихо, и только свет от ночника освещал их лица.

— Жень, а за что тебя посадили? За три месяца так ничего и не рассказал. Хотя, если тебе слишком неприятно, можешь не отвечать.

Евгений обнял Светлану покрепче, вздохнул.

— Да почему не расскажу? Рано или поздно все равно пришлось бы это рассказать. Друг у меня был… лучший друг… день рождения у него был. Я один пошел к нему, жена моя тогда в командировке была. Как водится в народе — «не хватило» на празднике… Уже все и разошлись. Мы втроем остались. Мишка предложил мне съездить до ночного магазина. Я отговаривал: куда, мол, пьяным за руль сядешь… но он уверил меня — все нормально будет. Улицы были пустые, он несся по проспекту… и тут выскочил какой-то парень… прямо перед автомобилем…

Евгений замолчал. Мысленно в эту минуту он опять был там…

— Ну, а дальше что?

…Что было дальше, Евгений помнил смутно. Человеческая фигура, вдруг появившаяся перед автомобилем. Удар. Ломающийся триплекс лобового стекла. Следом еще удар в лицо — и темнота… И все это за одно мгновение… «Скорая»… нашатырь. Кровь, капающая с его лица и салон автомобиля, залитый кровью. Он сам, еле удерживающий рукой руль, чтобы не выпасть из раскрытой двери… красные круги, летающие перед глазами… его выворачивает наизнанку… человек, лежащий наполовину на капоте, наполовину в салоне… автомобиль ГАИ… лейтенант со злыми глазами.

— С Мишкой… что? — кое-как спросил он тогда у стоящего рядом лейтенанта.

— С каким Мишкой?

— С другом моим, — ответил Евгений, оглядевшись по сторонам и, наконец, убедившись, что друга нигде не видно.

— Допился, что двоиться начало? Какой ещё Мишка тебе мерещится?

Сознание начинает проясняться, и до Евгения, наконец, доходит тот факт, что он сидит на водительском кресле. Испуганно отдернув руку от руля, он удивленно смотрит сначала на лейтенанта, затем на тело человека, лежащего прямо перед ним, и начинает понимать весь ужас происходящего. «Как же так получилось? Неужели он…?»

— Ну что ты задумался, дальше что? — нетерпеливо сжала Светка его плечо своей ладошкой.

— Что дальше… парня какого-то пьяного сбил… я и сам пострадал… Пока я без сознания был, пересадил он меня на свое место… сам сбежал, а я остался… Дальше следствие… потом суд… Я поначалу пытался доказать, что это не я… потом понял — бесполезно. Мишка — лучший друг — свидетеля нашел, тот подтвердил, что Мишка, мол, дома был, а я сам у него ключи взял без спросу… А на суде ведь ни разу в мою сторону не посмотрел и письма даже не прислал мне, чтобы извиниться. Жене своей после суда сказал — не жди меня: детей у нас нет, можешь быть свободной… — с горечью вспоминал Евгений.

— Ну, все же закончилось, Жень, теперь я буду у тебя и жена, и лучший друг, — обнимая Евгения, уверила Света.

— Ты конечно, кто спорит… В колонии я долго не мог смириться с этим — поначалу отвечал — не «осужденный по статье…», а «невиновный по статье…» Это считалось хулиганством, и за такое отправляли в карцер. Там, сидя в карцере и оставаясь наедине со своими мыслями, понял, что ведь я тоже был косвенно в этом виноват: мог бы его отговорить, а значит, придется платить и за свои грехи, и за чужие. Тюрьма ломает даже сильных людей, и потому решил больше не сопротивляться. Я не из тех, кому пауков на коленках потом рисуют. А дальше ты сама уже знаешь: пришлось приспосабливаться, парни заметили, что я красиво пишу, стали просить за них писать письма. Мне и самому нравилось их писать. А зла на Михаила я почти не держу. Единственное желание осталось — взглянуть ему в глаза и посмотреть — отвернётся или нет? — выговорился наконец Евгений.

Он вдруг почувствовал, что прильнувшая к нему и внимательно слушавшая Светлана стала как будто роднее и ближе: она понимала его, как способна понять только любящая женщина.

— Нет! Не отвернётся… раз так сделал. И давай забудь всё это! — требовательно сказала Света. — Спать пора, поздно уже…

— Ну что поздно-то, зайчонок? — поворачиваясь на бок и накрывая собой Светку, улыбнулся Евгений…

Утром Светка проснулась от непонятного беспокойства. Повернувшись, увидела, как Евгений тихо, стараясь не шуметь, натягивал на себя одежду.

— Ты куда?! — подскочила она.

— Что ты так испугалась? В Москву слетаю на поезде, вечером буду.

Неожиданно Светка вскочила и вылетела из комнаты, с треском хлопнув дверью.

«Куда это она голышом?» — удивился Евгений.

Дверь распахнулась, и Евгений оторопел еще больше: Света, совершенно нагая, с всклокоченными со сна во все стороны волосами, стояла с охотничьим ружьем. Прижимая со всей силой приклад к плечу и сверкая глазами, полными ярости, крикнула:

— Хочешь уехать?! Сразу убью!

Он не испугался, на секунду даже залюбовался её воинственным видом, стройным телом и пожалел, что он не художник.

— Ты чего? — подошел он и уперся грудью в ствол. — Неужели выстрелишь?

— Нет! Не смогу… — она отбросила ружье на кровать и, заревев, повисла у него на шее, прижавшись к щеке уже мокрыми от слез глазами. — Я люблю тебя и не хочу, чтобы ты ехал! Чует мое сердце: добром это не кончится!