Владимир Поярков - И смешно и грустно

— Ну, в чем же может быть причина? Все рассчитано… а спин-торсионного взаимодействия нет и нет. Уже три месяца впустую…

Олег не слушал коллегу, ему давно уже надоела его затея, да и он сам. Пока заполнял протоколы результатов, глянул на часы. «Проснулась уже, наверно, на работу сейчас побежит и опять мне поцелуйчик пришлет», — улыбнулся про себя. Неожиданно Александр, усевшийся за спиной у Олега, за соседним монитором произнес:

— Девушка… какая интересная — лежит и смотрит… и взгляд такой особенный… да и глаза восхитительные — прямо как в душу заглядывают…

Олег сразу обернулся. В левом боку от резкого поворачивания тела немного кольнуло, он вскочил и закрыл картинку, которую разглядывал этот «экспериментатор». Олег оставил ярлык на рабочем столе, чтобы хоть раз взглянуть на Наталью во время работы. К тому же это была его любимая фотография: на ней любимая девушка, подложив под голову ладошки, смотрела прямо в камеру, и глаза выражали нечто такое, отчего у Олега всегда щемило сердце.

— Не надо смотреть, это мое сугубо личное, — сердясь, засмущался Олег.

— Извини, я случайно…

Олег не ошибся — Наталья уже действительно собиралась на работу, стоя перед зеркалом и расчесывая свои каштановые волосы. Резкий легкий укол в левый бок удивил ее: «Что это? Никогда не кололо…». Уже выходя, она мимоходом отправила сообщение с пожеланиями удачи и побежала на работу.

— Ну что, меняется?! — кричал в трубку Александр Иванович, которому после того, как он в коридоре чуть не «смёл» идущую навстречу с полным лотком проб лаборантку Носову, категорически запретили бегать по коридору.

— Ничего не меняется, — отвечал Олег Сергеевич, не спуская глаз с приборов.

— Ну! А теперь чувствует?!

— Нет!

«Чувствует… — передразнил в душе Олег. — Я вон Натульку свою за пять тысяч километров и сейчас чувствую. Чувствую все: как в моей прохладной комнате через клавиатуру передается тепло ее пальчиков, незримо чувствую ее настроение. Чувствую, как упершись в щечки кулачками, читает стихи, что я ей посылаю. Знаю, когда она улыбается, чувствую, когда она подходит к компу и когда отлучается, даже когда кому-нибудь пишу, чувствую, как она ревнует меня…»

Зазвенел, прервав мысли, наверно уже двухсотый по счету звонок телефона.

— Иваныч, да не чувствует твой обрубок ничего, — уже с досадой сообщил измученный сторонник классической физики.

— Ты это про что и кому? — засмеялся начальник на том конце провода. — Олег, зайди ко мне…

Раздав всех детей родителям и всучив ключи сторожу, Наталья по пути забежала в магазин. Накупив продуктов, побежала еще быстрей домой. Настроение сегодня было прекрасное: и погода хорошая, и родители детей рано забрали.

— Натуленька, я скоро буду рядом! — написано в сообщении с кучей ликующих смайликов, отчего Наталья, сидя с чашечкой кофе, чуть не поперхнулась и зачем-то посмотрела в окно.

— Где рядом? — удивилась Наталья.

— Меня в Обнинск в командировку посылают, на неделю.

— Ну, совсем рядом… далековато, позвони оттуда, как приедешь.

— Ты не поняла. Я вырву дня два из поездки и приеду в Ярославль, я хочу с тобой встретиться.

Прочитав это, Наталья растерялась, настолько неожиданной показалась новость. Хотя о встрече мечтали оба и не раз в посланиях об этом говорили. Ей надо было писать ответ, но сумятица чувств не давала ей это сделать…

— Ты разве не хочешь встретиться? — написал Олег, послав ей перед этим пять раз подряд «Почему молчишь?», хотя знал, что она сейчас чувствует.

— Хочу… — высветилась, в конце концов, надпись без смайлика, но он сейчас был и не нужен…

Олег улыбнулся, в мыслях он уже был там. Да еще, вдобавок, сегодня Александр Иванович, наконец, разобрал свою установку. Когда все упаковали, он сложил два бруска вместе и бросил их в контейнер со словами: «И все-таки я докажу, что между ними может быть связь». Потом, пожав руку иронически посмеивающемуся «классику», «великий экспериментатор» сел в грузовую машину и уехал.

…В ту ночь, после того, как узнала, что Олег приедет, Наталья так и не заснула. Вертелась, смотря то на спящего мужа, то на монитор. В конце концов, встала и включила компьютер, ей захотелось написать что-то очень важное. Проснувшийся муж резким движением кобры выдернул шнур из розетки и пригрозил выбросить компьютер в окно. «Ты меня никогда не понимал!», — промелькнуло в голове обиженной жены.

…Они встретились. Олег приехал раньше, остановился в гостинице. Потом встретил Наталью на вокзале, где они, смущаясь и переминаясь, как будто им по пятнадцать лет, долго не могли взять себя ни в руки, ни за руки…

…Летнее утро уже начало заглядывать в гостиничный номер, где Наталья лежала на плече у Олега.

— Знаешь, после всего, что у нас сегодня с тобой было, я не знаю, как буду жить дальше, но мужу я расскажу…

— Расскажешь… обязательно… но дело в том, что я сюда не ради этой ночи приехал. Натуль, я хочу тебя забрать к себе насовсем, я тоже не знаю, как потом буду жить без тебя, — прижимаясь к ее щеке губами, говорил Олег…

…Олег, ожидая, когда она соберется, подошел к висящей на стене гостиничного номера картине. Он не знал, как она называется — на ней возле пламени свечи летала бабочка и, казалось, вот-вот обожжет крылья.

— Ты о чем думаешь? — спросила подошедшая Наталья и уткнулась носом в его плечо.

— Да вот, смотрю на картину, и кажется, что бабочка — это ты, а свеча — я.

Наташа, поглядев внимательно на картину, прижалась чуть сильней, когда теперь уже совсем близкий человек крепко обнял ее за плечи.

— А у меня другое ощущение, и смысл другой вижу, — улыбнулась Наташка, — Если мы решили, что теперь будем вместе, значит бабочка — это ты и я, как два крыла одного целого.

— Ну а свеча тогда что? — не отрываясь от картины, Олег положил свою голову на ее макушку.

— Вот недогадливый… это же — любовь… а от нее свет и тепло…

Деревня Медное. Никто из жителей уже и не помнил, почему ее так назвали. Хотя какая разница, какое у нее название, если по большему счету они названиями и отличаются. А поля засеянные кукурузой, да пшеницей были такими же, как и везде. Да наверно и жители подобных деревень ничем не отличались от других. Колесовы Вера и ее муж Семён, были в какой-то мере обычными деревенскими жителями. Двое детей, крепкое хозяйство, работа в совхозе. Но почему не совсем? Ну, потому что наверно Семён мало пил, много работал, из-за чего в деревне снискал презрительное прозвище «кулака». Его новенькая белая «Волга» была как бельмо в глазу у всех. А ему было наплевать на всех. Для него было главным — дети. Дети, учившиеся в городе, давно выросли и приезжали к родителям только на каникулы. Когда наступал сентябрь, Семён и Вера оставались одни, распродавали свой урожай, да переживали, чтобы дети там в городе не голодали и ни в чем не нуждались.