Стефан Брейс - Создатель ангелов

— Это от Марты из магазина, — сказала она, довольная, что может порадовать сладостями кого-то другого.

— М-м-м, — прогудел Гюнтер.

— Большое спасибо, фрау Манхаут, — хором отозвались Длинный Мейкерс с Робертом Шевалье и скорей потянулись к пакету.

— Во-он доктоф.

Гюнтер показал на дом. Доктор Хоппе открыл дверь и спускался по ступенькам крыльца. Фрау Манхаут закрыла пакет с печеньем и положила его обратно в сумку.

— Когда можно прийти поиграть с ребятами доктора? — быстро спросил Длинный Мейкерс.

— Попозже, когда они немножко подрастут.

— Здраштвуйте, гошподин доктор, — прошамкал Роберт с набитым ртом.

Доктор кивнул и открыл ворота.

— Проходите, фрау Манхаут.

— Помочь вам донести сумку? — спросил Длинный Мейкерс.

Доктор сделал вид, что не расслышал. Он наклонился, поднял с земли корзинку и повторил:

— Проходите, фрау Манхаут, дети в доме одни.

Длинный Мейкерс скорчил рожу своим дружкам. Фрау Манхаут взяла за ручку сумку на колесиках и кивком головы попрощалась с мальчиками, которые провожали ее взглядом, пока она шла по садовой дорожке. У входной двери доктор взял у нее сумку.

— Как там дети, герр доктор? Все хорошо? — спросила фрау Манхаут еще на пороге.

Ответа не последовало. Он постоял немного и пропустил ее вперед.

— Я отнесу все в кухню, — сказал он. — Проходите прямо туда.

Ей не надо было повторять это дважды. Большими шагами она поспешила по коридору.

— Фрау Манхаут? — услышала она сразу же. Голос доктора звучал настойчиво.

Она вопросительно посмотрела на него через плечо и обратила внимание, что его левое веко дергается. Это же происходило у детей, когда они волновались.

— Кое-что произошло, фрау Манхаут.

И его веко снова задергалось.

Когда, через год после приезда доктора Хоппе в Вольфхайме наконец полностью восстановился покой, метлы в руках хозяек опять смогли вернуться к своим законным обязанностям. Зимой они сгребали с тротуаров снег, затем, сухим летом, сметали пыльный песок, который приносил ветер с вершины горы Ваалсерберг в долину, а осенью сгоняли в кучу мертвые листья, которые стряхивала со своих веток старая липа на деревенской площади. Все это время доктор Хоппе идеально выполнял свою работу и микстурами собственного приготовления, мазями и пилюлями спасал жителей деревни от приступов кашля, солнечных ожогов, гриппа, камней в почках и других напастей. Нового чуда, однако, не случалось, но ведь подобные вещи требуют времени и происходят всегда неожиданно, как провозгласил пастор Кайзергрубер в одной из своих воскресных проповедей.

В любом случае, все высказывались о герре докторе с большим уважением и очень редко позволяли себе замечания о его сыновьях, хотя все больше жителей задавались вопросами при упоминании того факта, что никого из троих детей не было видно ни в доме, ни в саду. Зимой никто не считал это подозрительным: несколько недель подряд стояли страшные холода, но когда наступила весна и установилась прекрасная погода, а потом пришло и жаркое лето, однако дети так и не появились, многие стали недоумевать. Никто, тем не менее, сильно не беспокоился по этому поводу, потому что по тонким голоскам, которые время от времени доносились в приемную доктора, пациенты могли слышать, что с тройняшками все хорошо, и это многократно подтверждалось самим доктором и фрау Манхаут, до сих пор почти ежедневно проводившей у них по нескольку часов.

Через некоторое время в деревне все же получили распространение две версии, которые должны были объяснить, почему дети не появлялись на людях. Леон Хёйсманс, когда-то безуспешно проучившийся на первом курсе медицинского факультета Льежского университета, предположил, что у детей, возможно, элефантизм — болезнь, при которой голова становится похожа на голову слона. Он пришел к такому выводу, потому что на письменном столе доктора уже многие месяцы стояла одна и та же фотография, снимок, сделанный, когда детям был год. У них уже тогда были большие головы, и развитие болезни могло с того времени пойти так быстро, что доктор уже не отваживался показывать другие фотографии, хотя и продолжал покупать кассеты для «полароида», как утверждала Марта Боллен. Хельга Барнард, напротив, раскопала где-то статью из Readers Digest о людях, у которых бывает аллергия на солнечный свет и они должны постоянно сидеть в темноте.

— Как только они выходят на солнечный свет, их кожа сразу сгорает. У них должно быть что-то вроде этого.

И только в сентябре 1986 года правда частично приоткрылась. Это случилось однажды вечером, когда Ирма Нюссбаум в который раз зашла к доктору Хоппе, теперь — чтобы измерить давление. До этого у нее болела спина, иногда она жаловалась на шум в ушах или забывчивость, частенько приключалось что-то с желудком или кишечником, хотя ее муж считал, что все проблемы у нее исключительно в голове.

Маленький Юлиус Розенбоом, которому из-за диабета каждый день приходилось делать уколы, уже сидел в приемной, когда вошла Ирма Нюссбаум. Она села напротив него так, чтобы держать в поле зрения дверь в приемную, и взяла женский журнал из пачки на столике.

— Доктор еще не начал прием? — спросила она.

Юлиус пожал плечами, не отрывая глаз от комикса, лежащего у него на коленях.

— Ты их уже слышал? — спросила она.

— Кого? — поднял голову Юлиус.

— Сыновей доктора.

Мальчик опять пожал плечами. В этот момент где-то в доме хлопнула дверь, и сразу же вслед за этим детский голос прокричал:

— Нет, не хочу!

— Так вот где они, — восторженно воскликнула Ирма.

Она наклонила голову, чтобы лучше слышать звуки, которые, похоже, доносились сверху.

— Михаил, не упрямься и иди сюда.

— Фрау Манхаут явно с ними не справляется, — продолжала Ирма. Она посмотрела на Юлиуса, который перевернул страницу. — Часто тут такое случается?

— Да я не знаю, — сказал Юлиус, повернув голову в направлении приемной. — Кажется, доктор идет. Идите первая, я еще не успел дочитать.

И он закрылся журналом.

Ирма поняла, что мальчику не очень-то хотелось делать укол, с радостью приняла его предложение и сразу же встала, как только доктор Хоппе открыл дверь.

Ей всегда надо было немного привыкнуть, когда он появлялся. Поневоле она сразу обращала внимание на его волосы и бороду и часто ловила себя на мысли, что рассматривает шрам, который он пытался скрыть под усами. Голос доктора тоже каждый раз звучал по-другому, не так, как ей казалось раньше.

— Проходите, фрау Нюссбаум, — пригласил доктор.

Войдя в кабинет, он сел за письменный стол и наклонился, чтобы найти ее историю болезни в одном из ящиков. Она использовала эту возможность, чтобы немного повернуть к себе рамочку с фотографиями на углу стола.