Т. Корагессан Бойл - Дорога на Вэлвилл

– Господи! – выдохнул он.

Джордж оскалился не хуже покойника.

– У меня там под печью припрятан целый ящик этого добра. Мы сегодня напьемся до беспамятства, Чарли, – мы с тобой, только ты да я. – Он отобрал бутылку, задрал подбородок, двигая кадыком. – Я праздную, – продолжал он, вытирая рот чудовищно грязной рукой. – Отмечаю последний свой день в Бэттл-Крик.

Чарли стоял под круглым, сочным, как дыня, закатным солнцем, руки его были скованы, мысли путались, затуманенные алкоголем. Он вновь потянулся за бутылкой – а что ему оставалось?

– Знаешь, Джордж, мне бы надо избавиться от этих наручников, – напомнил он, делая большой глоток. И тут, ни с того ни с сего, залился смехом. Забавно все это вышло.

– Конечно, – как-то рассеянно подтвердил Джордж. – А почему ты не спрашиваешь меня, куда я отсюда отправлюсь?

– Куда?

Желтые остатки зубов, вонючее дыхание, высокий, пронзительный, как собачий лай, смех:

– Не знаю. Но будь я проклят – я и дня не останусь в этой грязной дыре. – Его повело вбок, но Джордж удержался на ногах. – Надо нанести еще один визит, прежде чем я уеду, – пробормотал он. Взгляд его прояснился, оледенел. – Говоришь, это мой отец сделал? – пробормотал он, дотрагиваясь до наручников и одним быстрым движением вырывая у Чарли бутылку.

Объяснения заняли некоторое время. Хотя Чарли старался подавить страх и ярость и рассказывать как можно проще, приятели успели наполовину распить и вторую бутылку, прежде чем Джордж полностью оценил роль своего приемного отца в постигшей Чарли катастрофе. В течение некоторого времени Чарли продолжал свой рассказ, а Джордж слушал молча, лишь иногда вставляя ругательство. Он пристально смотрел вдаль. Тени сгущались, стены разрушенной фабрики словно становились ниже, последний луч солнца запутался в деревцах, разросшихся на полу упаковочного цеха. Бывшие компаньоны вытянулись бок о бок в мягких сорняках. Чарли закончил свою повесть, повисло долгое молчание. Чарли отхлебнул из бутылки. Наконец Джордж сел, кашлянул в кулак и заметил:

– Да уж, еще тот тип мой папаша, правда? – Он со вздохом поднялся с травы и отошел в кусты помочиться.

Чарли прислушивался к пению птиц, стрекотанию кузнечиков и мощному напору струи из мочевого пузыря Джорджа – еще один естественный звук, часть той природы, с которой ему придется теперь сблизиться, по крайней мере, на какое-то время. К груди он прижимал бутылку. Он погружался в забвение, порой отчаливая на минуту-другую от берега реальности под легкими парусами алкоголя, не замечая наручников – подумаешь, неудобство, у всех свои проблемы. Джордж вернулся, принес ржавый металлический прут длиной в полтора фута. Словно окровавленный – такая толстая красная корка ржавчины. Чем он был прежде? Отвесом, осью в какой-нибудь жизненно важной части механизма, деталью молотилки, грохота или одной из этих огромных печей?

– Иди сюда, – скомандовал Джордж и повел Чарли мимо обломков к остову ближайшего из двух больших механизмов для просеивания муки. Чарли захлестнул цепь, сковывавшую его руки, за выступающий край нижнего поддона, натянул, а Джордж занес над цепью ржавый прут и стал бить по ней с упорной, неумолимой, задающий ритм яростью. Он наносил удар за ударом, и развалины наполнились глухим звоном. Цепь извивалась, подпрыгивала, закручивалась и наконец распалась. В честь этой победы они еще выпили.

– Теперь ты свободен, Чарли, – заявил Джордж, отставив бутылку. Физическое упражнение словно отрезвило его. – Послушай, я собираюсь кое-что сделать – за нас обоих. Оставайся здесь – пей это снотворное, сколько душа пожелает. Оно мне ни цента не стоило, я его, скажем, нашел на заднем сиденье машины, припаркованной возле Грэнд Транк. Я вернусь поздно, после фейерверка. К тому времени они и меня тоже будут искать. – Он сделал паузу, смакуя эту мысль. – Это точно. Меня они будут искать.

Чарли не возражал. Идти ему было некуда и спешить незачем. Он бы охотно чего-нибудь пожевал, но эликсир из бутылки успокоил его желудок, залечил раны, набил ватой голову. Он будет пить, пока не отключится. Чарли поудобнее устроился в сорняках.

– А что это за питье? – уточнил он, скосив глаза на этикетку.

Джордж стоял над ним, зловещий силуэт на фоне темнеющего неба. Волосы непокорно торчали на темном шаре его головы, фалды плаща превратились в бахрому. Он казался угрюмым и старым, старше Чарли, старше всех живущих.

– Прочти наклейку, – посоветовал он, уже уходя, уже готовясь к какому-то действию, к какому-то прощальному жесту, в котором нуждался, прежде чем навеки покинуть Пищеград – Чарли не спрашивал, что он задумал, знать не хотел. Однако Джордж снова шагнул к нему, задержался на миг на краю темноты, чтобы пояснить: – Величайшее надувательство. Берут целый бакс за бутылку этого зелья, можешь ты в это поверить? – Тени поглотили его, и он исчез.

Чарли поставил бутылку себе на грудь и всмотрелся в этикетку. «Лидия И. Пинкхэм. Растительная настойка. Верное средство от расстройства желудка и всех женских заболеваний». Его как громом поразило. Он был изумлен, потрясен (по крайней мере, настолько, насколько может быть потрясен наполовину пьяный несостоявшийся магнат, преследуемый законом, чьи руки все еще украшены парой стальных браслетов, разве только отделенных друг от друга). Весь этот час он пил патентованное медицинское средство! Вкус этого напитка никак не мог навести его на подобную мысль – разве что чуть припахивало корешками, но ведь хорошее виски из Кентукки, к примеру, пахнет дубовыми угольками. «Содержит пятнадцать процентов алкоголя», – прочитал он и снова отхлебнул. – «Алкоголь добавлен исключительно в качестве растворителя и консерванта».

Разумеется. Ну конечно же. Он снова глотнул. Пятнадцать градусов – и они выбрасывают это зелье на рынок в качестве лекарства для женщин по доллару за бутылку. «Да это же гений, – думал он, следя, как на востоке загорается Венера и небо быстро погружается в глубокую синеву, – это же гений, подобный создателю таблеток для укрепления памяти». Чарли снова медленно, задумчиво отпил из бутылки. В какой-то миг, когда губы его сомкнулись на горлышке бутылки и крепкая, горячая жидкость добавила горючего в очаг его желудка, Чарли посетило озарение.

«Иде-То», – сказал он самому себе, повторил вслух. «Идеальное тонизирующее». Разумеется, с вытяжкой из зерновых. Он прикинул, не добавить ли к названию эпитет «пептонизированное», призадумался, что вообще значит это слово, и отбросил его. Ладно, бог с ним, пусть не пептонизированное – он придумает что-нибудь другое, что-нибудь похлеще. «Освежает кровь» – это по-прежнему годится, верно? И к чему останавливаться на пятнадцати градусах, когда можно сделать тридцать – да все сорок. «Иде-То». Ему понравилось, как это звучит. Привлекательно, ново. Никто не устоит.