Майкл Чабон - Приключения Кавалера и Клея

Лунная Бабочка была порождением ночи, Иного Мира, загадочных сфер, где зло действовало посредством проклятий и заклинаний вместо пуль, снарядов или торпед. Бабочка билась в стране чудес с призраками и демонами, а также защищала всех нас, ничего не подозревающих сновидцев, от атак из мрачных царств сна. На данный момент она уже дважды ввязывалась в сражение со слюнявыми Старшими Существами, что снаряжали несчетные межизмеренческие армады демонов. Тогда как достаточно легко было разглядеть в этих сюжетах аллегории паранойи, вторжения и мировой войны, а работу Джо в целом оценить как продолжение смертельного конфликта «Радио» и «Триумфа», художественные средства, вложенные Джо в «Лунную Бабочку», сильно отличались от методов его работы в других книжках. Отец Розы, обладавший чутьем к американским природным источникам сюрреалистской идеи, познакомил Джо с работами Уинсора Маккея. Городские сновидные ландшафты, головокружительные перспективы, игривый тон вкупе с причудливыми метаморфозами и наложениями, увиденные Джо в «Маленьком Немо в Стране Дремы», стремительно проложили себе дорогу на страницы «Лунной Бабочки». Совершенно внезапно стандартные три яруса квадратных панелей стали тюрьмой, из которой он должен был сбежать. Эти панели сковывали его усилия передать те перемещенные и сновидные пространства, в которых сражалась Лунная Бабочка. Джо кромсал панели, растягивал их и искажал, резал на клинья и полоски. Он экспериментировал с тангирной сеткой, перекрестной штриховкой, ксилографическими эффектами и даже грубым коллажом. [10] Тридцать лет спустя, когда эта работа была впервые переиздана, «Причудливые миры Лунной Бабочки» («Ностальгия-Пресс», 1970; второе издание, «Пьюар-Эмаджинэйшн», 1996) мгновенно стали бестселлером в магазинах наркоманской атрибутики. Сквозь этот бравурный сумеречный пейзаж пролетала насмешливая и могучая молодая женщина с необъятными грудями, сказочными крыльями и пушистыми усиками. Весь комикс оказывался помещен на игольно-острую точку опоры между чудесным и вульгарным, которая представлялась Розе равновесной точкой самого сюрреализма. Она видела, как в каждом новом выпуске, состязаясь с общими местами и клише историй Сэмми, в целом литературней обычного, Джо торит себе дорогу к некому прорыву в своем искусстве. И Роза твердо намеревалась быть рядом, когда этот прорыв наконец произойдет. Ее не покидало чувство, что в сам момент прорыва она станет единственной, кто его оценит или вообще заметит. На взгляд Розы, Джо обладал аурой одинокого мастера, гения-дилетанта вроде «Фактёр Шеваль» или другого Джо, странного и робкого мистера Корнелла, пробивающегося к возвышенному на судне, сработанном из обыденного, отвергнутого, презираемого. Необходимость оказаться там в момент высадки, всю дорогу всячески его поддерживая, а затем продолжить вместе с ним блестящее путешествие стала теперь ключевым элементом ее любовной миссии (наряду с помощью в переправке его брата, а также с неразрушимыми узами, которыми Роза должна была привязать Джо к Америке и к самой себе). Что же касалось ее собственной художественной практики, то последняя всегда была не столько вопросом миссии, сколько делом долгой и унылой привычки, способом хвататься за свои проплывающие мимо идеи и чувства и как-нибудь эдак пригвождать их к холсту, прежде чем они сумеют ускользнуть от ее пристального взора. В конечном итоге миру (или той небольшой части мира, которая читала и обдумывала комиксы) должно было потребоваться куда меньше времени, чтобы оценить гений Джо, чем кому угодно — и в первую очередь самой Розе, — чтобы признать ее талант.

— Мне лучше начать готовиться, — сказал Джо, но даже не шевельнулся, и Роза еще крепче сжала его пенис.

— А с этим ты что делать планируешь? — спросила она. — Пожалуй, ты смог бы вставить его в выступление. Я могу на нем личико нарисовать.

— Нет, с куклами я не работаю.

Раздался стук в дверь. Роза отпустила член, и Джо, перебравшись через нее, тоже спрятался под одеяло.

— Кто там? — крикнула Роза.

— Откройте! У меня тут маленький подарок для Удивительного. — Это был ее отец. Роза встала и натянула купальный халат. Затем подобрала горящую сигарету, оставленную Джо на туалетном столике, и подошла к двери.

Отец Розы стоял в коридоре, одетый для званого обеда в колоссальную кокосово-коричневую тройку из индийской льняной ткани. За плечом у него был парусиновый мешок для одежды. Дылда Муму с любопытством вглядывался в Джо, который сел на постели, натягивая на себя одеяло. Вопрос о том, подходящее ли сейчас время, чтобы отрывать двух молодых людей от дела, и не следовало бы ему зайти попозже, отцу Розы даже в голову не приходил. Он ловким бочонком закатился прямиком в комнату дочери.

— Послушай, Йозеф, — сказал Муму, поднимая мешок для одежды. — Мы заметили, что всякий раз, как ты выступаешь, тебе приходится одалживать смокинг. — Пребывая в особенно благородном состоянии духа, отец Розы был склонен употреблять царственное «мы». — И нам показалось, что на самом деле тебе следует иметь собственный костюм. Поэтому я его заказал, — заключил он, расстегивая мешок.

Пиджак был цвета неба над Пражским Градом в ясную зимнюю ночь. Брюки были той же глянцевитой, угольно-темной синевы, с ярко-золотыми лампасами. А к одному из атласно-черных лацканов была приколота золотая булавочка в форме отмычки.

— Я вроде как подумал, — сказал Дылда Муму. — В честь сами знаете кого. — Сунув руку в карман, он вытащил оттуда полумаску того же черного атласа, что и лацканы пиджака, с длинными завязками из черной ленты. — Не повредит добавить к представлению чуточку загадки.

Роза была удивлена не меньше Джо. Она так широко заулыбалась, что аж уши заломило.

— Джо, — вымолвила она, — ты только посмотри.

— Спасибо, — сказал Джо. — Я сейчас… — Прикованный к кровати своей наготой, он устроил целое шоу из попытки подняться.

— Да брось ты ему полотенце, — сказал Розе отец. — Пусть как следует нас поблагодарит.

Джо выбрался из постели, обматываясь покрывалом. Он завязал его узлом на поясе, а затем взял у Дылды Муму синий смокинг. Последовало довольно неловкое объятие, после чего отец Розы вытащил из кармана фляжку и, в результате почти безнадежного обшаривания окружающего хаоса, все же сумел найти стакан, лишь слегка запачканный отпечатком губной помады.

— За Удивительного Кавалери! — провозгласил Муму, поднимая стакан виски с розовым краешком. — Который… смею ли сказать?

— А ты посмей, — сказала отцу Роза, чувствуя, что густо краснеет.

— В общем, я просто вижу, что в такой маленькой семье, как эта, определенно найдется место для еще одного. — И Муму немедленно выпил.