Джон Апдайк - Снегопад в Гринвич-Виллидж

– Прекрасно, – с досадой ответила Джоан, и, возможно, не покривила душой.

Хотя Мейплы тоже не молчали – поведали, как после свадьбы три месяца жили в деревянном домике на территории летнего лагеря Союза молодых христиан, как Битси Фланер, их общая знакомая, стала единственной девушкой, принятой в Богословскую академию утилитаристов, как работа Ричарда в рекламном бизнесе свела его с легендарным бейсболистом Йоги Берра, – супруги все же считали себя (то есть друг друга) весьма посредственными рассказчиками, и в беседе преобладал тихий голос Ребекки. У нее был особый дар притягивать к себе все необычное.

Ее богатый дядюшка жил в железном доме, обставленном железной мебелью, потому что панически боялся пожара. Незадолго до Великой депрессии он построил огромную яхту, чтобы сплавать на ней с друзьями в Полинезию. Во время кризиса все его друзья обанкротились. А ему хоть бы что. Он по-прежнему делал деньги. Умел делать их буквально из воздуха. Но ему не улыбалось путешествовать в одиночку, и яхта так и осталась в Заливе Устриц – этакая махина, торчала из воды футов на тридцать. Кроме всего прочего, дядюшка был вегетарианцем. До тринадцати лет Ребекка встречала День благодарения без традиционной индейки, потому что у них в семье было принято на этот праздник ездить в гости к дяде. Но во время войны такому обычаю пришел конец, потому что резиновые набойки детских туфелек оставляли черные отметины на дядюшкиных асбестовых полах. С тех пор семья Ребекки порвала с ним всякие отношения.

– Меня убивало, – говорила Ребекка, – что каждый овощ подавался с помпой, как перемена блюд.

Ричард подлил всем еще немного хереса и, оказавшись в центре внимания, заметил:

– По-моему, некоторые вегетарианцы в День благодарения подают тушку индейки, вылепленную из толченых орехов.

После некоторого замешательства Джоан откликнулась:

– Впервые слышу. – Перед этим она минут десять не принимала участия в разговоре, и теперь у нее сорвался голос. Ее кашель пронзил Ричарда в самое сердце.

– Чем же в таком случае ее фаршируют? – спросила Ребекка, стряхивая пепел в блюдце.

Откуда-то снизу, с улицы, послышался дробный стук. Первой к окну подбежала Джоан, вторым оказался Ричард и последней – Ребекка, которая встала на цыпочки и вытянула шею. Вдоль по 13-й улице, приподнявшись на стременах, парами гарцевали шестеро конных полицейских. Когда изумленные возгласы Мейплов стихли, Ребекка сообщила:

– Они проезжают здесь каждый вечер, в одно и то же время. Странные полицейские, какие-то несерьезные.

– Ой, снег пошел! – воскликнула Джоан. Ее отношение к снегу было поистине трогательным; она очень любила снег, но в последние годы его выпадало совсем чуть-чуть. – Это в честь нашего новоселья! В честь первого настоящего семейного вечера!

Забывшись, она обняла Ричарда, а Ребекка, на месте которой другой гость предпочел бы отвернуться или одарить хозяев преувеличенно широкой и благосклонной улыбкой, даже бровью не повела: ее миловидное личико все так же отрешенно смотрело в окно сквозь обнимающуюся пару. Снег задерживался только на крышах припаркованных автомобилей, но сразу таял на мокром тротуаре.

– Ну, мне пора, – произнесла Ребекка.

– Не уходи, прошу тебя, – сказала Джоан с настойчивостью, которой Ричард не ожидал: ведь она явно утомилась. Возможно, их новая квартира, перемена погоды, отличный херес, особые токи притяжения, которые вновь пробежали между нею и мужем, когда она его порывисто обняла, – все это, равно как и присутствие Ребекки, слилось для нее в неразделимый чарующий миг.

– Нет, надо прощаться: ты совсем расклеилась.

– Давай хотя бы выкурим напоследок по сигаретке. Дик, подлей-ка нам хереса.

– Разве что на донышко, – сказала Ребекка, протягивая свой бокал. – Джоан, я тебе не рассказывала, как один мой поклонник прикинулся метрдотелем?

Джоан хихикнула в предвкушении очередной истории:

– Нет, не рассказывала, честное слово. – Она вцепилась в спинку стула, как ребенок, которого вот-вот прогонят спать. – Так что он делал? Выдавал себя за метрдотеля?

– Да. Такой артист… Как-то раз выходим мы из такси, а на тротуаре люк, из которого валит пар. И что ты думаешь? Этот тип присел на корточки, – Ребекка опустила голову и воздела руки к потолку, – и стал изображать сатану!

Мейплы рассмеялись – не столько над самим рассказом, сколько над тем, как Ребекка скупыми средствами разыграла эту сцену, показав и чужое фиглярство, и собственное хладнокровие. Они воочию представляли, как она держится за дверцу такси, бесстрастно взирая на своего спутника, а тот, согнувшись в три погибели и демонически скрючив пальцы, с головой отдается уличному лицедейству и воображает, будто у него прорезаются рога, языки пламени лижут ноги, а на пятках растут копытца. Суть дела, понял вдруг Ричард, вовсе не в том, что с Ребеккой вечно приключаются забавные истории, а в том, что по контрасту с ее благоразумным спокойствием все происходящее вокруг нее становится забавным. Возможно, события этого вечера в ее пересказе тоже будут выглядеть карикатурой: «По улице скачут конные полицейские, а она как закричит: ой, снег пошел – и повисла на муже. А тот весь вечер твердил, что она больна, и накачивал нас хересом».

– Он, наверное, выкидывал еще какие-нибудь фокусы? – спросила Джоан.

– По случаю первого свидания мы отправились в большой ночной клуб на крыше какого-то дома, а когда собрались уходить, он уселся за рояль и бренчал до тех пор, пока арфистка не взмолилась.

– Настоящая арфистка? – удивился Ричард.

– Да. Терзала струны целый вечер. – Ребекка изобразила широкие круговые движения.

– А он что – обеспечивал фортепьянное сопровождение? Аккомпанировал? – Ричард уловил в своем тоне нотки раздражения, хотя и не понимал, с чего бы это.

– Нет, просто сидел за роялем и наигрывал что бог на душу положит. Сейчас уже не припомню.

– Неужели такое бывает? – Джоан словно подталкивала Ребекку к продолжению.

– Слушай дальше. Мы поехали в другое место, а там пришлось ждать у стойки бара, пока освободится столик. Я оглянуться не успела, а он уже расхаживает по залу и выясняет, нет ли у кого нареканий.

– Какой ужас! – сказала Джоан.

– Да. После этого он и там сыграл на рояле. Можно сказать, мы стали гвоздем программы. Около полуночи он решил, что нам необходимо навестить его сестру, которая живет в Бруклине. Я уже с ног валилась от усталости. Мы вышли из метро на две остановки раньше, чем нужно, под Манхэттенским мостом. [2]Вокруг ни души, мимо несутся одни черные лимузины. Где-то в небе над нашими головами, – тут она запрокинула голову, словно разглядывая облака или солнце, – висит Манхэттенский мост, а по нему, как утверждает мой друг, проходит железная дорога. Потом мы наконец нашли какую-то лестницу, а на ней – пару полицейских, которые отправили нас обратно в подземку.