Маруся Климова - Домик в Буа-Коломб

— Значит так, сиди тихо и помалкивай, десять процентов тебе, остальное — мне! — выпалил Дима и так же стремительно бросился наверх к незнакомке.

Потом оказалось, что дама была торговым агентом фирмы, с которой Пьер заключил договор на продажу недвижимости, и была очень удивлена резко повысившейся ценой дома. Вскоре Пьеру пришло уведомление о расторжении договора.

Больше всего Диму занимал вопрос о том, как остаться во Франции, даже его мама говорила, что это единственная страна, где она хотела бы жить, и он решил добиваться политического убежища. Это было достаточно сложно, потому что власть коммунистов в Советском Союзе пришла к концу, да и самого Советского Союза уже как такового не существовало, и было невозможно доказать, что тебя преследуют и твоей жизни угрожает опасность.

— Что же мне делать? — в отчаянии спрашивал Дима у Маруси. — Обратно в эту вонючую страну я не вернусь.

— А ты скажи им, что ты гомосексуалист, и тебя за это преследуют, — в шутку предложила Маруся, — Ведь у нас еще в УК статью о гомосексуалистах никто не отменял, так что пока у тебя есть шанс.

Дима недоверчиво захихикал, потом вдруг вскочил и стал отплясывать бешеный танец, извиваясь всем телом, подергиваясь, прищелкивая пальцами и напевая что-то по-английски. Потом он успокоился, сел за стол и налил себе вина.

— Ты что? — спросила его Маруся.

Дима ничего ей не ответил, и стал тут же рассказывать ей про свою жену — какая она сволочь и его совершенно не понимает. Потом, порывшись в карманах, достал оттуда горсть орехов, стал разгрызать, и, доставая изо рта уже разгрызенные, галантно предлагал Марусе. Марусе было неудобно отказываться, и она, чтобы не обижать Диму, съела пару орехов, правда, предварительно их обтерев.

На следующее утро Дима встал рано, когда все еще спали, и куда-то ушел. Он никому ничего не сказал, но он так делал всегда, поэтому никто особенно не волновался. Правда, ночевать он не пришел, но Пьер не придал этому ровно никакого значения.

— Гуляет, — хихикая и подмигивая Марусе сказал он, когда она спросила у него, где же Дима. На следующий день Димы тоже не было, и тут Пьер заволновался:

— Черт! Где же Дима? Может быть, его забрали эти проклятые лягавые? В нашей сволочной стране можно ждать чего угодно!

Но вскоре он выпил, успокоился и забыл про Диму.

Дима явился лишь на третий день, рано утром — грязный, небритый и измученный. Оказывается, под влиянием марусиных слов, он решил объявить себя гомосексуалистом.

Вообще, Дима в частных беседах отрицал, что он гомосексуалист, хотя и признался как-то Марусе, что на зоне ходил среди «петухов» или «опущенных», что одно и то же. И тут он все же решился открыто объявить о своей сексуальной ориентации, а если от него потребуют доказательств, он сможет сказать, что в России у него остался друг, которому он хранит верность.

Дима решил организовать акцию — подняться с плакатом на Нотр-Дам. На плакате он написал: «Французы! Помогите гомосексуалисту из ГУЛАГа!» Он залез со своим плакатом на Нотр-Дам и устроился между башенками снаружи, это место он облюбовал уже давно, еще когда приходил в первый раз, чтобы составить план действия; там он простоял примерно полчаса, но его никто не замечал. Он продолжал мужественно стоять и к концу двух часов ожидания ужасно замерз, к тому же плакат порвался на ветру. Дима от холода стал приплясывать и прищелкивать пальцами: он изображал то гитариста, то ударника, то певца, и даже спел несколько фраз по-английски хриплым голосом, он так разошелся, что едва не упал вниз, но зато почувствовал, что согрелся. Сзади он услышал какое-то шуршание и обернулся: за ним остолбенев от изумления наблюдал седой человек в форменной фуражке со связкой ключей в руке, очевидно, это был сторож. Через какое-то время сторож, заикаясь, произнес:

— Что это вы тут делаете? Собор уже закрывается, приходите завтра.

Близко подойти, однако, он не смог — Дима специально устроился так, чтобы вытащить его было невозможно.

— Я советский гомосексуалист из ГУЛАГа, — гордо ответил Дима.

Сторож все еще не догадался.

— А что же вы тут делаете? Вот тут неподалеку есть кафе, где собираются гомосексуалисты, вы наверное просто спутали, идите туда, я вам покажу, где это.

— Мне нужно получить политическое убежище, в Советском Союзе мне грозит смерть, меня посадят в лагеря. Я отсюда не слезу, пока вы не вызовете телевидение.

Сторож попытался его уговорить, даже предлагал написать ему адреса всех местных гей-клубов, сказал, что там ему помогут, но Дима ничего не хотел слушать. Наконец смотритель, бормоча под нос:

— Проклятые иностранцы, проклятые гомосексуалисты, вечно с ними проблемы! — поплелся вызывать полицию, уже было поздно и нужно было закрывать собор. Вскоре Дима увидел внизу несколько полицейских машин, и комиссар с рупором стал уговаривать его спуститься вниз. Они сверху казались маленькими, просто игрушечными, а комиссар напоминал какое-то диковинное насекомое, Диму это очень позабавило. Сзади тоже к нему пытались подкрасться полицейские, но Дима пригрозил, что прыгнет вниз. Он завопил, что требует, чтобы приехало телевидение, и только когда увидел внизу машину с надписью ТВ, согласился спуститься вниз.

Когда его вели к полицейской машине, он приветственно помахивал над головой руками, как делают государственные деятели, когда их встречают в других странах. Диму посадили в полицейскую машину и повезли, по дороге полицейские говорили с ним очень дружески и даже с некоторой завистью: он теперь стал знаменитостью, и скоро у него будет много денег, так пусть он тогда не забудет пригласить их в ресторан… Дима радостно скалил зубы в предвкушении вкусного обеда.

Но его почему-то привезли в тот же психоприемник, что и Костю, там долго осматривали, ощупывали, спрашивали — с какого возраста он занимается гомосексуализмом, и кто его больше интересует: мальчики или взрослые мужики. Дима бодро отвечал на все вопросы, ожидая, когда же его все-таки покормят, но его просто отвели в камеру и заперли на всю ночь.

Только Дима стал засыпать, как услышал скрип открывающейся двери, и кто-то, обутый в сапоги, тяжело дыша, подошел к его кровати и нежно обнял Диму. Дима в ужасе стал отбиваться, потом вскочил, и забился под кровать… Человек в сапогах еще походил вокруг, он не говорил ни слова, и только сопел. Наконец он выругался и ушел. Все стихло, но Дима уже боялся вылезать из-под кровати, он перетащил туда подушку и матрас, и так и заснул под кроватью.

Утром он проснулся от того, что кто-то грубо толкал его в плечо. Он открыл глаза и увидел огромные сапоги. Сверху на него презрительно смотрел угрюмый полицейский с красной физиономией. Он не предложил Диме ни кофе, ни даже хлеба, хотя Дима объяснял ему, что голоден, он не сказал ни слова, а просто, с презрением глядя на Диму, вытолкал его на улицу, выбросил вслед его синюю нейлоновую сумочку и с грохотом закрыл ворота.