Ника Созонова - ...Это вовсе не то, что ты думал, но лучше

— Хорошо, я отпущу тебя. Только сначала переспишь со мной. Как тебе такой вариантик?

От такого 'вариантика' меня передернуло.

— Мудак, — я рывком вскочила, но он крепко держал меня за локоть.

— Дернешься — руку сломаю!

И тут меня прорвало. Из глаз брызнули слезы — то ли злости, то ли страха. Поджилки под коленями мелко затряслись.

— Значит, вот она, твоя благодарность — за мою помощь, за то, что мне было до тебя дело?!.. Я как дура перлась с тобой, переживала, чтобы ты не сдох по дороге, а ты в ответ грозишься меня изнасиловать и руку в придачу сломать!

— Прости. Я не буду тебе ничего ломать — просто сядь и выслушай меня. Я ведь к тебе обратился потому, что у тебя глаза добрые.

— Отлично! Добрые глаза — замечательный повод для изнасилования! Я-то, дура, всегда думала, что на это толкают мини-юбки и обтягивающие джины, ан нет, оказывается, опаснее всего иметь добрые глаза!..

Несмотря на столь пламенную речь, я продолжала изрядно трусить и с обреченностью приговоренного к казни прискамеилась рядом с ним.

— Ладно, я пошутил. Я ничего не могу, даже если б и захотел — импотент полный. Не бойся. Хочешь, я расскажу тебе кое-что, девочка, от чего у тебя волосы встанут дыбом?

— Можно подумать, тебе нужен мой ответ.

— Ты права: мне нужен скорее слушатель, чем собеседник.

Он ослабил хватку на моей руке, устроился поудобнее и начал свой монолог (по мере которого мой 'хаер' и впрямь подозрительно зашевелился). Обыкновенным будничным голосом.

— Родился я в шестьдесят пятом. В восемнадцать лет я убил своего первого человека. В пьяной драке. Но, знаешь, тогда я не почувствовал всей прелести этого, всего смака. А потом я пошел на войну, и на войне уже понял, что это приятно. Мне понравилось убивать. Потом я вернулся. И был облом. Весьма неуютно себя чувствовал, пока не нашел работу по душе — стал киллером. И вот теперь мне много лет, я спился и опустился. Я скоро сдохну, по всей видимости. И у меня есть к тебе один вопрос: что мне делать?

Я вновь опешила, в который раз за сегодняшний день. Очень хотелось бросить ему с гордым и пренебрежительным видом: 'Я что, выгляжу как дельфийский оракул?' Вместо этого тихо сказала:

— Не знаю. Попробуй измениться…

— Мне кажется, я не сумею.

'Тогда, поскорее подыхай', - но эти слова, по понятным причинам, я не озвучила.

Еще с полчаса он плакался мне на судьбу. Глаза периодически закатывались, и тогда слова застревали в горле. Рассказывал о войне, о 'зачистках'… нечто столь жуткое, что моя память, в целях самосохранения, почти ничего из этого не удержала.

Я сидела тише мыши, чувствуя, что его клонит в сон. Он медленно, но верно сбивался с мыслей, клевал носом… потом захрапел. (Из-за сильного запаха йода я не учуяла поначалу принятого им алкоголя.) Я выждала пару минут, а затем, осторожно расцепив его пальцы на своем локте, дала такого стрекача… Причем ноги даже на бегу тряслись от пережитого.

Пулей долетев до 'Трубы', я кинулась к Сэнсу. Он уже не играл, а болтал с кем-то, зачехляя гитару.

— Сашенька, пожалуйста, пойдем, а?..

— Я уже собираюсь. А к чему такая спешка?

— Потом все расскажу, не сейчас! Так мы идем?..

— Ладно, тогда цепляй девчонок — и двинули.

— Спасибо, Сашенька!

Я кинулась на поиски подруг, и спустя малое время мы уже бодро шагали к месту нашего сегодняшнего приюта. Всю дорогу меня колотило, но я категорически отказывалась отвечать на вопросы. Всё случившееся нужно было сначала переварить, осмыслить, дождаться, пока оно перейдет из разряда впечатлений в разряд воспоминаний. А потом уже можно рассказывать. Или забыть насовсем.

Мы благополучно добрались и кое-как разместились на более чем скромных и неудобных спальных местах. Естественно, ни о какой повторной ночи с Сэнсом, полной ласки и тепла, в таких условиях мечтать не приходилось. Моя тяжелая голова коснулась подушки, вернее, чего-то отдаленно на нее похожего…

— Только, пожалуйста, не надо нотаций! — выпалила я, открывая глаза в своем предсонном мире и оглядываясь по сторонам в поисках Спутника.

Я была несказанно рада, что он пришел, что бойкот кончился, и пыталась замаскировать эту радость.

Мдя… Пренеприятнейшее местечко выбрал он для нашей с ним прогулки на этот раз. Видно, рано обрадовалась. Я не стояла, не сидела и не лежала — но парила в полуметре от бескрайнего океана. Океана грязи — спасибо хоть, не благоухающего.

Герой моих грез сидел по грудь в этой гадости, поэтому определить, во что он одет, было затруднительно.

— Какие нотации, что ты, радость моя! Присоединяйся, — он похлопал по булькающей субстанции рядом с собой. — Это весело. Давай же!

— Я не полезу в эту мерзость!

— Солнышко мое, да ты последнее время именно в ней и обитаешь! Только твоя грязь невидимая, но от этого не менее отвратительная. А это, — он шлепнул ладонью сильнее, подняв веер коричневых брызг, — просто утрированный наглядный пример.

Он поднялся в полный рост и, зачерпнув горсть грязи, швырнул ее мне в лицо.

— Ты что, окончательно с ума сошел?! Или он изначально у тебя не присутствовал?

Я попыталась оттереть мордашку, но в итоге лишь перепачкала руки и футболку.

— Это же весело, здорово! Что же ты не участвуешь? — Он вновь зачерпнул полную ладонь мерзкой жижи. — Ты не замечала, как любит народ смотреть бои в грязи? Особенно, если борются женщины — полуголые, скользкие, с трясущимися, как желе, телесами…

— Прекрати, пожалуйста! Не надо! У меня без того был сегодня нелегкий день. И без твоих подсказок понимаю, что моя жизнь далеко не снежно-белого цвета.

— Что тебе мешает измениться?

— А может, мне не нравится скучное, правильное и выверенное по линеечке?

— Тогда присоединяйся! Это должно быть тебе по нраву, — следующий шматок грязи влепился мне в волосы.

— Почему ты все доводишь до крайностей?! Кроме белого и черного есть еще целый спектр цветов. Не только из снега или из грязи состоит наша жизнь — в ней множество других веществ.

— И в каких из них ты предпочитаешь плескаться, маленькая?

Он исчез из моего поля зрения. И последние слова произнес мне прямо в ухо, стоя за моей спиной. Мне стало жутковато: никогда прежде он не сокращал настолько дистанцию между нами.

— Я не знаю. Я не философ и не ученый, я просто человек. Что ты ко мне привязался?!

— Тебе нравится этот мир?

— Нет. Разве кому-нибудь с нормальными мозгами может такое понравиться?

— Так исправь его.

Две обжигающе холодные ладони легли на мои плечи. Я вздрогнула. Прежде он никогда меня не касался.

— Скажи, каким местом я напоминаю тебе всемогущего демиурга данной галактической системы?

— А ты попробуй. Главное, помни: грязь, если время прокрутить вспять, становится тем, чем была когда-то — деревьями и камнями, людьми и их чувствами.