Станислав Родионов - Избранное

— Не сахарные, а с собаками на пляж не ходят, — отозвался мужчина.

— Он больше к вам не подойдет, — заверила мама и сказала уже щенку: — Рэдюша, не лижи дядю, у него очень грязные пятки.

Мужчина запустил огромную руку в песок, как экскаваторный ковш, и вытянул полированный валун с мою голову:

— Еще раз подойдет — огрею!

— Может быть, вы не завтракали? — ехидно спросила мама. — Тогда могу вас угостить жареной рыбкой.

Он ничего не ответил, лег на спину, а валун бросил рядом, чтобы лежал под рукой. Рэдик сидел смирно, на подстилке, но смотрел на этого мужчину. Между прочим, его пятки чернели в двадцати четырех сантиметрах.

Мама пригнулась к моему уху:

— Сумеешь утащить булыжник?

Я стал мысленно разрабатывать операцию. К валунчику можно подползти… Можно сделать лассо и набросить… Можно вырыть подкоп… Можно опуститься на воздушном шаре… Можно подослать госпожу Буонасье, и если ее не схватят гвардейцы кардинала Ришелье, то…

Тут откуда-то сверху на ямку, в которой еще лежали котлеты, опустилась вертлявая синичка. Птицы для Рэдика тоже хобби. Он прыгнул через меня прямо на синичку. Она, конечно, увернулась и припустила от него: полетит-поскачет, полетит-поскачет. Рэдик помчался вдогонку так, что только мягкие ушки заструились по ветру. Он несся по песку, по голым телам, по разложенной еде, по шахматным доскам, по раскрытым книгам; и за ним, как эхо за уходящим поездом, катились крики и смех.

Мы с мамой вскочили, хотя и дураку ясно, что теперь Рэдика не поймать и вернется он сам. Он и вернулся — нервный, хвостик трясется, на усах нитки, на спине макароны…

— Слава богу, — вздохнула мама.

Но по пляжу медленно и сурово шел милиционер. Мама сделала вид, что идет он не к нам. Милиционер этого вида не понял и подошел — между прочим, очень молодой парень. Он приложил руку к фуражке и сказал звонко:

— Гражданка, вы нарушили.

— Вам, наверное, очень жарко, — посочувствовала мама елейным голосом.

Тут она права. На милиционере полный мундир, ботинки и фуражка. На пляже мог бы дежурить и в плавках, а чтобы все видели, что милиционер, фуражку на голове оставить.

— Гражданка, платите штраф.

— Хотите жареной рыбки? — опять заелейничала мама.

— Предлагаете взятку? — улыбнулся милиционер, но улыбкой твердой.

— Но у меня нет с собой денег.

— Тогда предъявите документы.

— Молодой человек, кто же на пляж берет с собой документы?

— Тогда пройдемте, — устало предложил милиционер и вытер лицо платком.

Мы пошли в таком порядке… Впереди бежал веселый Рэдик, за ним шел грустный милиционер, потом я с маской, потом мама с сумкой. За пляжем милиционер подвел нас к машине-фургону желтого цвета.

— Поедемте в отделение. Лезьте!

Он распахнул дверцы фургона. Мама с сомнением глянула в его темное нутро, а я поймал Рэдика и взял его на руки.

— А нам обязательно ехать в отделение? — печально спросила мама.

— Обязательно, поскольку штрафа вы не платите и документов не предъявляете.

Мама уже было взялась за железную скобу, чтобы лезть в машину, как все мы насторожились. В глубине машины раздавался странный и ритмичный звук, будто там стояла лошадь и говорила сама себе тпру. Но никакой лошади вроде бы там не было. Если лошади не было, то почему Рэдика стало не узнать: вырвался на землю, нюхает воздух, хвостом машет, а одно ушко почти встало?

— Что это? — тихо спросила мама.

— Храп, — буркнул милиционер.

— А кто храпит?

— Гражданин.

— Он там спит?

— Да, богатырским сном.

— Так он пьян?

— Как динозавр.

— Но я боюсь пьяных, — решительно отказалась лезть мама.

И тут Рэдик, у которого от волнения одно ухо окончательно встало, начал лаять на мрак фургона тонким, но злым голосом.

— На кого он? — удивился милиционер.

— На пьяного. Это же овчарка, — объяснил я.

— Он терпеть не может пьяных и хулиганов, — добавила мама.

— Молодец, — сказал милиционер и опять улыбнулся, — Идите домой, только, пожалуйста, не пускайте его на пляж.

— Спасибо, товарищ милиционер, — обрадовалась мама.

Он вздохнул, снял фуражку и оказался белобрысым, как и я.

— То пьяный, то мальчик потерялся, то парень на мотоцикле въехал на пляж, то вот щенок… Верите ли, пообедать некогда.

Мама суетливо полезла в сумку, достала банку и протянула милиционеру.

— Возьмите, пожалуйста. Это жареная рыба.

— Опять взятка? — задумался милиционер, сразу надевая фуражку.

— Какая же взятка, когда вы нас уже отпустили? — удивилась мама его юридической неграмотности.

— Тогда не взятка, — решил он, принял банку и опять улыбнулся.

Мне понравилось, как он улыбался — его фуражка как бы вздымалась на макушку. Видимо, механизм такой: щеки растягивались, давили на уши, а они поднимали фуражку.

— Какая рыба? — поинтересовался он.

— Экзотическая, но жаренная на сливочном масле.

— Спасибо от меня и от водителя этой машины.

— Ой, господи! — вскрикнула мама и отскочила.

Из машины, из мрака, высунулась дикая рожа: сама

красная, нос синий, глаза зеленые, и все это вымазано землей.

— Хо-чу… рыб-ки, — сказала рожа по слогам.

— Спи, Бутылицын, спи, — ласково посоветовал милиционер, захлопывая фургон…

Домой мы шли так: Рэдик впереди с приподнятым ухом, я за ним с маской, мама за мной без банки.

— Завтра пойдем на другой берег, — сказала мама сама себе.

— Только рыбы нажарь побольше, — буркнул я.

Говорят, что скоро будут знакомиться через электронную машину. Мне бы это хорошо, потому что обычным путем мне никак. Стесняюсь я их — женщин. А если красавица, то меня будто суют то в прорубь, то в доменную печь.

Конечно, хочется красиво, с первого взгляда, ни через кого, потому что человек я нормальный, если рядом нет женщины. А они ведь всегда рядом.

Поэтому, когда я попал под сильный дождь, то быстренько встал под козырек газетного ларька. Тут еще «поэтому» ни при чем. Вот дальше: поэтому я огранител, когда рядом с собой увидел красавицу.

Высокая, а я давно заметил, что маленькая красавица — это только полкрасавицы. Высокая, изящная, легкая — выставил бы руку и поставил бы ее на ладонь. Белое платье сидело так, что моей фантазии делать было нечего. Лаковые глаза, огромные и черные, как полярная ночь, смотрели. Ресницы-махаоны сотнями черных вопросительных знаков повисли над глазами. Носик, да что там носик, когда под ним были губы…

Я смотрел на красавицу, но это был уже не я — это был сумасшедший в моем облике.

— Дождь, — сказала она, будто выдохнула музыку.

— Он, — подтвердил я бабьим голосом.

Она раздавила на щеке каплю. Я вздрогнул, содрал с себя пиджак и отчаянно набросил на ее плечи. Для меня это было равносильно полету в космос.