Скарлетт Томас - Корпорация «Попс»

— Мальчишек — и Киерана, — замечает Бен.

Я улыбаюсь:

— Да, очевидно, и Киерана тоже. — На миг я задумываюсь об истории и осознаю, что были времена, когда бумага не была такой глянцевой и не пахла дешевыми духами. — Вот еще от чего не по себе: предполагается, что женщины моего возраста тоже должны хотеть выглядеть, как эти девчонки. Из-за того, что те худенькие, миниатюрные, и у них хорошая кожа — а это потому, что они, по сути, все еще дети, — взрослые женщины смотрят на них и думают: «я тоже хочу выглядеть так» — это же идеал. Так что в результате даже они покупают эти товары, понтовые носки и все такое. Даже я упорно заплетаю волосы в косички, как в шесть лет. — Я беру в обе руки по косичке и мотаю ими в воздухе. — Двадцать лет назад, выгляди я так ребячливо, мне бы это просто так не спустили.

— Мы — нация педофилов, — говорит Бен.

— Мы — нация педофилов, — повторяю я, подняв брови.

— Но мне твои косички нравятся, — прибавляет он. — Они очень стебные.

Я улыбаюсь:

— Спасибо. Наверное.

— Ты вот на что посмотри. — Бен показывает мне обложку одного из журналов. Там фотография юной американской поп-звезды, ее голая диафрагма занимает почти всю площадь обложки. На девчонке белый укороченный топик, под ним — розовый лифчик, на руках — обрезанные розовые чулки-сеточки, на ногтях — черный лак, на губах — розовый блеск, как у минетчицы в порнухе. На шее — красная бархотка в клепках, которая цепочкой соединяется с бархоткой на запястье, точно такой же, только поменьше. — И какой тут подтекст? Я — порнозвезда?

— Мне особенно нравятся садомазохистский ошейник и цепь, — говорю я.

— Для девушек, которые любят шоппинг, — говорит Бен.

— В смысле?

— Это слоган.

— Да уж.

Пока я уплетаю сэндвичи, он листает журнал дальше.

— А где страница «решаем проблемы»? — спрашивает он в конце концов. — Мне казалось, хоть это будет интересно.

— Вряд ли у таких девушек должны быть проблемы, — возражаю я.

Воскресенье. Я опять перебираю книжки в мамином ящике. Я — детектив, я ищу улики, улики жизни. Я пришла к выводу, что у моей мамы наверняка были все ответы. Такова моя мотивировка. Но ответов ноль. Ее здесь нет. Должно быть, ответы исчезли вместе с ней. Почему она умерла? Почему я ее совсем не помню? Почему она не оставила мне никаких улик? В этом ящике — миллион слов, это точно, но я до сих пор не нашла ни одного, которое имело бы смысл. Из этого миллиона слов она сама написала всего лишь примерно тысячу. Скупые записи в дневнике («занималась на скрипке, опять недовольна собой») да порой на какой-нибудь странице в книжке — ее имя или дата. Здесь должно быть что-то еще. Это ведь не все, правда?

И вот после ланча я наконец кое-что нахожу. Старый, потрепанный экземпляр «Женщины на обрыве времени» Мардж Пирси. [104] Мардж Пирси (р. 1936) — американская писательница, поэт, общественная деятельница и феминистка. «Женщина на обрыве времени» (1976) — ее утопический фантастический роман, в котором 37-летней американке в 1970-х является женщина из 2137 года, где решены все острейшие проблемы 1960–1970-х: проблемы экологического загрязнения, гомофобии, расизма, фаллоцентризма, тоталитаризма, потребительства и т. д. и т. п. Мама написала на титульном листе, но не только свое имя. «Пожалуйста, верните эту книгу Беатрис Бэйли» — ее знакомый кудрявый почерк. Что ж, о'кей, в нескольких ее книгах есть такая надпись, или почти такая, с ее девичьей фамилией — моей фамилией — Батлер. Но тут есть кое-что еще. Она написала в этой книжке что-то лично для меня! Милая, любимая Алиса, я только что дочитала эту книжку и сама не знаю, что тебе сказать. Может, ты меня уже успела забыть. Интересно, сколько тебе сейчас? Дойдет ли до тебя эта книжка вообще? Я попросила твоего дедушку положить ее в ящик с книгами, которые тебе оставила, но порой люди обещают что-то сделать, а потом забывают А эта книжка для меня очень важна. Она объясняет… да много чего. Пожалуйста, береги ее. Алиса, прошу тебя, не сомневайся: я очень тебя люблю и всегда буду так любить. Эта любовь не умрет. Я-то умру, и даже чуть раньше, чем рассчитывала, но я никогда, ни за что не исчезну совсем. Чувствую, что должна сейчас сказать что-то глубокомысленное, но поля в книжке слишком узкие для моих мыслей о мире, я буду краткой. ИЗМЕНИ МИР. И неважно, большой или маленькой будет перемена, — главное, чтобы она была к лучшему. Я смотрю вокруг и вижу ядерные ракеты, вивисекцию, жестокость, нищету и голод. Будет ли все иначе, когда ты вырастешь? Я надеюсь. Там, на том свете, буду ждать твоего отчета. Со всей любовью — Мама.

Я сглатываю, к глазам подступают слезы. Она где-то там, ждет меня! Она любит меня! И тут я понимаю: вот как с нами разговаривают мертвые. Вот как они поддерживают связь. Моя мама ради меня совершила путешествие во времени. Моя личность будто становится больше. Я не просто Алиса Батлер, сирота, потерпевшая кораблекрушение. У меня есть мама, и она меня любит. Перестав плакать, я принимаюсь за книжку. Она очень взрослая, но я буду смаковать каждое слово. Я ее пойму. Я должна. И хоть я и не знаю, как смогу изменить мир, но чуть погодя, глядя из окна в бесконечный космос, я клянусь маме, что сделаю это. Где она живет — в облаках? Среди звезд? Внутри радуги? Однако она есть — где-то там. Теперь я в этом уверена.

Ближе к вечеру в воскресенье мне чудится, что бабушка, должно быть, грустит: я несколько недель не навещала ее в кабинете. У меня была куча школьных заморочек, но вообще-то разве это меня оправдывает? Жалко, сейчас не летние каникулы. Неохота возвращаться в школу. Понравился бы маме тот человек, которым мне приходится быть в школе, — да и поняла бы она его? Может, я показалась бы ей той, кем сама себя теперь считаю — трусливой коллаборационисткой? Я выглядываю в окно, но там ничего нет. Никакого ответа на падающей звезде. Никакого послания на межзвездном лазерном луче. Измени мир. Кабы знать, как. Несмотря на то что мне за два дня наверстывать домашку, я бреду по коридору к бабушкиной двери и стучусь.

— Алиса, — говорит она. — Как по заказу. Ты мне нужна: прочитаешь вслух эти вот числа, я их буду записывать…

Я словно вернулась домой после долгих странствий.

В понедельник в школу я не иду — болит живот. Вместо этого торчу дома, читаю. Днем дедушка спрашивает, не сделаю ли я для него список кое-каких редких красных цветов — или слишком хвораю? Ужинаю я внизу со стариками. Во вторник живот болит еще пуще. Когда старики говорят, что мне нужно к доктору, я, как всегда, отказываюсь. И в школу попадаю лишь в четверг.

Слишком поздно. Оставить подружек на час — уже немыслимо долго, что уж там говорить про три дня. За пять минут можно потерять лучшую подругу. Для этого нужен лишь короткий разговор.