Скарлетт Томас - Корпорация «Попс»

Я направляюсь на девятую платформу. Кроме меня, поездов ждут еще несколько человек: кто-то сидит на скамейке, кто-то надвинул на лоб капюшон спортивной фуфайки, кто-то откровенно пьян, кто-то смутно бездомен. На одной из скамеек, однако, я замечаю явно семейную компанию — мужчину и женщину с тремя детишками. Все они какие-то усталые и изможденные, а уж во что одеты, я вообще затрудняюсь сказать. Кто такие? Мгновенно проваливаюсь во временную петлю фантазии, где пыхтят паровозы и творится всякая романтика, вот только семья эта — во временной петле настоящего, сидит на вокзальной скамейке, ест хлеб. Я уже было отвожу от них взгляд и двигаю дальше, как вдруг замечаю, что один ребенок читает книжку в красной обложке. Неужели со мной наконец происходит то, что, наверное, каждый божий день происходит с известными писателями? Неужели этот крохотный, худенький, неприкаянный с виду ребенок читает книжку из серии, которую придумала я? Я приближаюсь к скамейке, пристально вглядываюсь. Когда остается пара шагов, вместо книжки у мальчика в руках оказывается красная коробка для завтрака. Продолжая свой путь на платформу, я вроде как слышу сову, которая ухает где-то над головой, под крышей вокзала.

Проводник изучает мой билет и провожает до купе. Кровати двухъярусные, верхняя койка убрана, откинута к стенке. Умывальник со съемной крышкой, маленькое хлопчатобумажное полотенце. Нижняя койка застелена хрусткими хлопчатобумажными простынями и тонким шерстяным одеялом.

Единственный изъян спальных купе в поездах: с моими волосами в них случается беда. Не знаю, кто тут конкретно виноват — кондиционер, статика или вельветин, которым обиты стены, но волосы мои словно сходят с ума и становятся похожи на пух, прилипший к мушиной липучке. Наверное, думать об этом — признак пустоголовости. А может, с кучерявой шевелюрой все делаются пустоголовыми. Я жду, когда проводник в последний раз проверит мой билет, а потом запираю дверь и слегка смазываю вазелином (он точь-в-точь как сыворотка крови) волосы, после чего надеваю на голову купальную шапочку — я ее специально для этого прихватила. Шапочка розовая с белым, на ней красуются котята, они катают клубки шерсти. У меня целая гора купальных шапочек. Мои волосы нездорово реагируют на воду, да и сухими быть им, похоже, не очень-то нравится. Они будто хрупкий висячий сад, в том смысле, что мне постоянно приходится их оберегать, чтобы они не завяли или не засохли на корню. Я часто задаюсь вопросом, как бы я выглядела в Средневековье и как управлялась бы с волосами, когда еще не изобрели средств, позволяющих забыть об этой проблеме. Наверное, в волосах моих водилась бы фауна. Наверное, это было бы забавно.

Я смотрю в зеркало над умывальником и неслышно смеюсь: ну не чудила ли? Может, стоит опробовать этот «имидж», чтобы мои коллеги наконец заткнулись. Как бы они его назвали? «Районная дурка»? С минуту я корчу рожи, одна хуже другой, и представляю себе мероприятия, которые с легкостью могла бы испортить, просто нарисовавшись в подобном виде. В их число входят семейные посиделки и свадьбы, хотя ни на тех, ни на других я никогда не бывала. Интересно, а сексом в такой шапочке можно заниматься? И что скажет партнер, если я ее однажды надену? Может, на свете есть купально-шапочные фетишисты? Похоже, люди могут превратить в фетиш что угодно. Почему бы мне весь «ОМП» не проходить в этом имидже? Хватило бы только смелости.

В моем старом коричневом чемоданчике имеется следующее: пижама, туалетная сумочка, шлепанцы, средства для укладки волос, запасные шапочки, заколки и ленточки, запасные трусики, запасные колготки, чистая рубашка, запасной кардиган, всякие разрозненные шмотки, в том числе моя любимая вельветовая юбка, маникюрные ножницы, медиаторы (хоть я и не взяла с собой гитару, без медиаторов я никуда), зеленый чай, ромашковый чай, плитка шоколада «на черный день», термос горячей воды, пакет мюсли, три простых карандаша «М», блокнот для эскизов, записная книжка, авторучка, точилка, запасные картриджи для авторучки и транзисторный приемник. В холщовой сумке (она поменьше — такая, в армейском стиле) хранятся две книги, гомеопатические снадобья, мой «аварийный комплект средств жизнеобеспечения», кошелек, табак и бумажки для самокруток, две-три случайно завалявшиеся мелочи и множество черных и белых шерстинок моего кота Атари.

Мой аварийный комплект экспериментален; он содержит вещи, которые, с моей точки зрения, могут понадобиться для выживания в экстремальной ситуации — пластыри, таблетки для очистки воды, спички, свечки, батарейки, маленький фонарик, компас, нож, несколько «энергетических» батончиков, большой лист пластика и «Рескью Ремеди». Эта суспензия отлично справляется почти с любой напастью — помогает людям при шоке, лечит хворых щенков и комнатные растения — а поскольку в нее входит бренди, она действует как антисептик. При зубной боли я всегда капаю чуть-чуть «Рескью Ремеди» на больной зуб, и все моментально проходит.

Аварийный комплект и транзистор — вот что я бы схватила, если бы, скажем, на поезд сейчас напали враги и у меня было бы две минуты, чтобы технично выпрыгнуть. Купальные шапочки я бы не взяла. Вряд ли я вообще стала бы думать о волосах в экстремальной ситуации. Я где-то читала: спасаясь, нужно мысленно отделить предметы роскоши от предметов первой необходимости и взять с собой только последние. Правда, «роскошью» при трезвой оценке окажется почти все. Если бы мне пришлось выбрать из содержимого сумки лишь то, без чего ну никак не обойтись, я бы взяла гомеопатические таблетки «Карбо Вегетабилис» — они мне нужны, потому что у меня аллергия на осиные и пчелиные укусы. Ну, может, еще лист пластика, хотя я уже позабыла, как с его помощью собирать воду. Ну и, конечно, я взяла бы свой кулон; впрочем, забыть его я вряд ли смогу — вот уже двадцать лет он висит у меня на шее, на старой цепочке.

Все остальное, что у меня с собой — предметы роскоши, даже мои фантазии о врагах. Наши нынешние враги не вторгнутся в страну пешком, не станут нападать на поезда. Да и знает ли нынче хоть одна душа, кто они — наши враги? Избегая, насколько возможно, реального мира, я обыкновенно размышляю о врагах только в контексте своих брендов. Иными словами, я постоянно оглядываюсь через плечо, высматривая мрачных, заросших щетиной мужчин, какие, наверное, снятся киносценаристам в кошмарах — шпионов из другого измерения или бандитов, чьи досье были уничтожены и чья задача — выискивать и похищать животных и детей для разных сумасшедших экспериментов. Возможно, это объясняет, почему я вижу собственные творения там, где их нет. Ну и странный был глюк, ничего страньше не припомню.