Аравинд Адига - От убийства до убийства

– Я не говорил боссу о твоем уходе.

В эту ночь другие возчики к Ченнайе не лезли. Один из них даже поставил рядом с ним бутылку вина, наполовину полную.

Дождь лил не переставая. Ченнайя вел под струями тележку, рассекая водный поток, в который превратилась дорога. От дождя его защищал большой, похожий на саван лист белого пластика; Ченнайя привязал его к голове черной тряпкой и смахивал теперь на араба, облаченного в халат с капюшоном.

Для возчиков это было самое опасное время. Дорогу размывало, приходилось тормозить перед рытвинами, чтобы не перевернуть тележку.

Остановившись на одном из перекрестков, он увидел слева от себя моторикшу. Толстого малыша, сидевшего в его тележке, дождь явно веселил, он показал язык своему спутнику, мальчику постарше. Мальчик ответил ему тем же. Игра эта продолжалась, пока водитель моторикши не выбранил мальчишек, сердито поглядывая на Ченнайю.

А того снова мучила боль в шее. «Так продолжаться не может…» – думал он.

С другой стороны дороги к нему подъехал и встал рядом еще один возчик, совсем молодой парень.

– Мне велено доставить груз и побыстрее вернуться, – сообщил он. – Босс сказал, что ждет меня через час.

Он улыбался, а Ченнайе захотелось двинуть ему кулаком в зубы. Господи, сколько же недоумков на свете, думал он, считая про себя до десяти, чтобы успокоиться. Каким счастливым выглядит этот болван, губя себя непосильной работой. Ему хотелось крикнуть: «Ты бабуин! Ты и все остальные! Бабуины!»

Ченнайя опустил голову и вдруг обнаружил, что его тележка не желает трогаться с места.

– У тебя шина спустила! – закричал бабуин. – Остановись!

И, ухмыляясь, покатил дальше.

«Остановись?» – подумал Ченнайя. Ну уж нет. Бабуин – тот остановился бы, но не он. Пригнувшись, он нажал на педали и приказал спустившему колесу:

– Крутись!

И тележка покатила дальше, медленно и шумно, погромыхивая старыми колесами и несмазанной цепью.

Дождь идет, думал той ночью Ченнайя, лежа в тележке под листом пластика, защищавшем его от воды. Значит, прошла половина года. Сейчас, наверное, июнь или июль. И мне скоро исполнится тридцать.

Он немного сдвинул пластик, чтобы облегчить боль в шее. И не поверил своим глазам: даже под таким дождем какой-то мудила запустил змея! Ну да, тот самый мальчишка, у которого черный. Он словно дразнил небеса, молнию: давай, ударь в меня. Ченнайя следил за змеем и скоро забыл о боли.

Утром в проулок зашли двое в хаки, водители моторикш. Зашли, чтобы вымыть руки под краном в конце проулка. Возчики инстинктивно расступались, пропуская мужчин в форме. Пока они мыли руки, Ченнайя услышал их разговор о другом водителе, попавшем в полицию за то, что избил клиента.

– Ну и что? – сказал один из водителей. – И правильно сделал, что избил. Жаль только, не укокошил гада с концами, пока полицейские не сбежались!

Почистив зубы, Ченнайя направился к продавцу лотерейных билетов. За столиком его сидел, весело болтая ногами, совершенно не знакомый Ченнайе юноша.

– А куда подевался прежний продавец?

– Ушел.

– Куда ушел?

– В политику.

И юноша рассказал о том, что произошло с прежним продавцом. Скоро должны состояться выборы в Городской совет, и продавец присоединился к предвыборной кампании кандидата от партии «Бхаратия Джаната». Кандидат почти наверняка победит. А когда он победит, продавец будет сидеть на веранде его дома, и каждому, кто захочет повидаться с политиком, придется сначала отдать бывшему продавцу лотерейных билетов пятьдесят рупий.

– Такова жизнь. Политика – самый быстрый способ разбогатеть, – сказал юноша и пролистал одним большим пальцем пачку цветных билетиков. – Какой возьмете, дяденька? Желтый? Или зеленый?

Ченнайя ушел, не купив никакого.

Почему, думал он в ту ночь, и я не могу стать им – человеком, который идет в политику, чтобы разбогатеть? И, чтобы не забыть к утру об этой мысли, он с вывертом ущипнул себя за лодыжку.

Снова наступило воскресенье. Выходной. Ченнайя проснулся, когда стало слишком уж жарко, неторопливо почистил зубы, посматривая в небо, не летают ли там воздушные змеи. Прочие возчики собирались пойти посмотреть новый храм, открытый Членом Парламента специально для хойка, – с богами хойка и хойка священниками.

– Ты идешь, Ченнайя? – кричали они.

– А что сделал для меня хотя бы один из богов? – крикнул он в ответ, и возчики захихикали, дивясь опрометчивости его слов.

Бабуины, говорил он себе, снова забираясь в тележку. Идут кланяться какой-то статуе в храме, думают, она их богатыми сделает.

Бабуины!

Он полежал немного, прикрыв лицо рукой, но вскоре услышал звон монет.

– Вали сюда, Камала! – крикнул он проститутке, которая уже заняла свое обычное место и теперь поигрывала монетами.

После шестого его насмешливого призыва она рявкнула:

– Сгинь, не то Брата позову!

Упоминание о важной шишке, которой принадлежали в этой части города все бордели, заставило Ченнайю вздохнуть и повернуться на другой бок.

«Может, пришло время жениться?» – подумал он.

Правда, связей со своими родственниками он не поддерживал, да и не хотелось ему жениться на самом-то деле. Ну, наплодит он детей – а что их ждет? Самый бабуинский из всех поступков, какие совершают работяги. Они плодятся, словно говоря, что довольны своей долей и счастливы пополнить новыми людьми мир, который доверил им исполнение этой задачи.

У него же ничего, кроме гнева, не было, а если он женится, то может и гнев потерять.

Вертясь в тележке, Ченнайя вдруг заметил на своей ноге след, словно бы от удара. И нахмурился, пытаясь припомнить, откуда он взялся.

А на следующее утро, доставив груз и возвращаясь в магазин, Ченнайя уклонился в сторону и остановил тележку у находившегося на Зонтовой улице офиса партии Конгресса. Он поднялся на веранду, присел на корточки и стал ждать, когда из офиса выйдет какой-нибудь важный на вид человек.

У двери офиса висел плакат с Индирой Ганди, вскинувшей руку. Подпись гласила: «Мать Индира защитит бедняков». Ченнайя усмехнулся.

Совсем они спятили, что ли? Неужели и вправду считают, что найдется дурак, который поверит, будто политик станет защищать бедняков?

А потом он подумал: может, эта женщина, Индира Ганди, была какая-то особенная? Может, они и правы. В конце концов, ее же застрелили, верно? А это вроде как доказывало, что она собиралась помочь народу. И ему вдруг представилось, что в мире все же есть добрые сердцем мужчины и женщины – просто сам он отгородился от всех от них своей озлобленностью. И Ченнайя пожалел, что так нагрубил журналисту из Мадраса…

На веранду вышел мужчина в свободной белой одежде, сопровождаемый двумя прихлебателями; Ченнайя подбежал к нему и опустился на колени, сложив перед собой ладони.