Трумэн Капоте - Прекрасное дитя (Разговорный портрет)

Время: 28 апреля 1955 года.

Место: Часовня ритуального здания на углу Лексингтон-авеню и 52-й улицы в Нью-Йорке. Скамьи плотно заняты интересной публикой — по большей части знаменитостями из мира театра, кино и литературы. Они пришли отдать последний долг Констанции Коллиер, актрисе английского происхождения, умершей накануне в возрасте семидесяти пяти лет.

Мисс Коллиер родилась в 1880 году и, начав хористкой в мюзик-холле, стала одной из ведущих шекспировских актрис в Англии. Позже она переехала в Соединенные Штаты и преуспела на нью-йоркской сцене и в Голливуде. Последние десятилетия своей жизни она провела в Нью-Йорке, преподавая актерское мастерство по высшему разряду — обучались у нее, как правило, только профессионалы, уже ставшие звездами: постоянной ее ученицей была Кэтрин Хепберн; прошла ее школу и другая Хепберн — Одри, а также Вивьен Ли и — в последние месяцы перед ее смертью — неофитка, которую мисс Коллиер называла «моей трудной ученицей», Мэрилин Монро.

С Мэрилин Монро ее познакомил я, и поначалу она не слишком обрадовалась этому знакомству: зрение у нее ослабло, фильмов с Мэрилин она не видела и в общем ничего о ней не знала — какой-то платиновый секс-магнит, непонятно почему прославившийся на весь мир, — короче, неподходящий материал для строгой классической формовки в ее школе. Я, однако, думал, что из этого сочетания может получиться нечто увлекательное.

Получилось. «Да, — сообщила мне мисс Коллиер, — тут что-то есть. Она прекрасное дитя. Не в прямом смысле — это слишком очевидно. По-моему, она вообще не актриса в традиционном смысле. То, что у нее есть — эта эманация, свечение, мерцающий ум, — никогда не проявится на сцене. Это так хрупко, нежно, что уловить может только камера. Как колибри в полете: только камера может ее запечатлеть. А если кто думает, что эта девочка — просто еще одна Джин Харлоу, он сумасшедший . Кстати, о сумасшествии — над этим мы сейчас и трудимся: Офелия. Кое-кто, наверное, посмеется над этой идеей, но на самом деле она может быть изысканнейшей Офелией. На прошлой неделе я говорила с Гретой и рассказала о Мэрилин — Офелии, и Грета сказала: да, она может в это поверить, потому что видела два фильма с ней, очень плохие и пошлые, но почувствовала возможности Мэрилин. И у Греты есть забавная идея. Ты знаешь, что она хочет сделать кино по „Дориану Грею“? И сама сыграть Дориана. А Мэрилин может сыграть одну из девушек, соблазненных и погубленных Дорианом. Конечно, Грета — великолепная актриса, актриса безупречной техники. А это прекрасное дитя понятия не имеет ни о дисциплине, ни о самоограничении. Почему-то мне кажется, что она не доживет до старости. Грех говорить, у меня такое предчувствие, что она уйдет молодой. Я надеюсь — просто молюсь об этом, — чтобы она пожила подольше и высвободила свой странный и милый талант, который бродит в ней, как заточённый дух».

Но теперь умерла мисс Коллиер, и я слонялся по вестибюлю, дожидаясь Мэрилин. Накануне вечером мы договорились по телефону, что сядем на панихиде рядом — начиналась она в полдень. Мэрилин опаздывала уже на полчаса; она всегда опаздывала, и я думал: ну хотя бы в этот раз! Ради всего святого, черт возьми! Вдруг она появилась, и я бы не узнал ее, если бы она не заговорила…

МЭРИЛИН: Ох, малыш, извини. Понимаешь, я накрасилась, а потом решила, что не нужно никаких накладных ресниц, помады и прочего, — пришлось всё смывать, и никак не могла придумать, во что одеться…

(Придумала она одеться так, как подобало бы настоятельнице монастыря для приватной аудиенции у папы. Волосы полностью спрятаны под черным шифоновым платком; черное платье, длинное и свободное, — будто с чужого плеча; черные шелковые чулки скрывают матовый блеск белых стройных ног. Настоятельница наверняка не надела бы ни соблазнительных черных туфель на высоком каблуке, ни больших темных очков, оттеняющих свежую молочную белизну ее кожи.)

ТК: Выглядишь прекрасно.

МЭРИЛИН (кусая ноготь большого пальца, и так уже сгрызенный до мяса): Правда? Понимаешь, так нервничаю. Где уборная? Я бы забежала на минутку…

ТК: И закинула бы таблетку? Нет! Тсс. Это голос Сирила Ритчарда — начал надгробную речь.

(На цыпочках мы вошли в битком набитую часовню и втиснулись на заднюю скамью. Сирил Ритчард закончил, за ним произнесла прощальное слово Кэтлин Нэсбитт, коллега мисс Коллиер с самых ранних лет, и, наконец, Брайен Ахерн. Моя соседка то и дело снимала очки, чтобы вытереть слезы, лившиеся из серо-голубых глаз. Мне случалось видеть ее без грима, но сегодня она являла собой непривычное зрелище: такой я ее не видел — и сперва не мог понять, в чем дело. А! Всё из-за этого платка. Без локонов, без косметики она выглядела на двенадцать лет — созревающая девочка, только что принятая в сиротский дом и подавленная горем. Наконец церемония закончилась, и люди стали расходиться.)

МЭРИЛИН: Давай посидим. Подождем, когда все уйдут.

ТК: Зачем?

МЭРИЛИН: Не хочу ни с кем разговаривать. Никогда не знаю, что сказать.

ТК: Тогда посиди, а я подожду снаружи. Хочется курить.

МЭРИЛИН: Ты не бросишь меня одну. Господи, кури здесь.

ТК: Здесь? В церкви?

МЭРИЛИН: А что? Что у тебя там? Косяк?

ТК: Очень остроумно. Пойдем же, давай.

МЭРИЛИН: Прошу тебя. Внизу полно фотографов. Я совсем не хочу, чтоб меня снимали в таком виде.

ТК: Еще бы.

МЭРИЛИН: Ты же сказал, я хорошо выгляжу.

ТК: Так и есть. Идеально — если бы играла невесту Франкенштейна.

МЭРИЛИН: Теперь ты надо мной смеешься.

ТК: Разве похоже, что я смеюсь?

МЭРИЛИН: Внутренним смехом. Это самый плохой смех. (Хмурясь, кусая ноготь.) Вообще-то могла бы накраситься. Я вижу, все пришли накрашенные.

ТК: Я, например.

МЭРИЛИН: Нет, серьезно. Всё из-за волос. Пора покрасить. А времени не было. Это так неожиданно. Смерть мисс Коллиер и остальное. Видишь?

(Она приподняла платок и показала волосы, темные у корней.)

ТК: А я-то наивный. Всегда думал, что ты настоящая блондинка.

МЭРИЛИН: Блондинка. Но природных таких вообще не бывает. И, между прочим, пошел к черту.

ТК: Ладно, все разошлись. Поднимайся, поднимайся.

МЭРИЛИН: Фотографы еще внизу. Я точно знаю.

ТК: Раз не узнали тебя, когда пришла, не узнают и на выходе.

МЭРИЛИН: Один узнал. Но я юркнула в дверь раньше, чем он заорал.

ТК: Уверен, тут есть черный ход. Можно через него.

МЭРИЛИН: Не хочу видеть трупы.

ТК: Откуда?

МЭРИЛИН: Это ритуальный зал. Где-то же их держат. Только этого мне сегодня не хватало — ходить по комнатам, полным трупов. Потерпи. Потом пойдем куда-нибудь, и угощу тебя шампанским.

(Так что мы продолжали сидеть и разговаривать. Она сказала: «Ненавижу похороны. Слава богу, что не придется идти на свои. Только я не хочу никаких похорон. Хочу, чтобы мои дети развеяли прах над морем (если они у меня будут). И сегодня бы не пришла, но мисс Коллиер заботилась обо мне, о моем благополучии, она была мне как бабушка, старая строгая бабушка, и столькому меня научила. Научила меня дышать. Это мне очень помогло, и не только в актерстве. Бывает такое время, когда и дышать трудно».)