Иосиф Гольман - Ради тебя одной

А без семьи можно и повоевать. Почему бы нет, Прохоров Анатолий Алексеевич? Ефим Береславский отнюдь не считал себя безоружным.

Все-таки чутье у старика потрясающее! Вот же старый чекист! Он еще ничего не знал ни об Анатолии Алексеевиче Прохорове, ни тем более о сообщении Ходецкого. И тем не менее прикатил спозаранку на своем старом сереньком «Москвиче». Обновил дорожку, которую вчера в глубоком снегу пробил грейдер, заказанный Ефимом. Дед сказал: «Чтой-то мне стало беспокойно».

Ходецкий, кстати, не звонил, а прислал весточку по пейджеру, потому что номера моего телефона он не знал. Сообщение Марк Лазаревич составил очень грамотно: даже я сначала ничего не понял. Оно гласило: «Сережа, тебя активно ищут зеленые. Ты им чертовски нужен».

Любой не знающий наших с ним сложных отношений подумал бы о защитниках экологии. Даже я сначала так подумал. Но уже через минуту вспомнил об особой терминологии. Ходецкий занимался лечением моего усталого мозга с помощью метода гештальт-терапии (впрочем, он на мне, по-моему, все известные науке методы перепробовал). И на первом же занятии мы разложили цвета, которые мне требовалось мысленно представлять, на «хорошие», «нейтральные» и «враждебные».

Он традиционно предложил записать в «хорошие» голубой и зеленый. Я был в плохом настроении (тогда у меня другого вовсе не бывало) и из чувства противоречия сказал, что зеленый – самый ненавистный мне цвет. Отчасти это было правдой: в детстве я страшно боялся, когда мне мазали ссадины зеленкой. А в зрелом возрасте из «зеленки» постоянно ожидал пули: что в Афгане, которого застал лишь краешек, что в Чечне, которую хлебнул по самое некуда. «Хорошо», – легко согласился Ходецкий, и зеленым мы с ним стали изображать самые страшные бяки. Слова, кстати, имеют привычку материализовываться: вывеска проклятого стриптиз-бара, где мучили мою Алю, была-таки зеленой, да и в названии этот цвет также присутствовал.

«Чертовски» – тоже было кодовое слово. Именно дьяволы, черти, бесы навязывали мне желание убивать. И именно с ними мы с Марком Лазаревичем, как умели, боролись.

Так что понятно, кто меня ищет. И, с учетом последних событий, понятно зачем.

Я рассказал Ивлиеву все, что знал. Дед крякнул, услышав имя нашего врага, а когда я дошел до видеокассеты, пару раз ощутимо стукнул меня по плечу, что, видимо, выражало высшую степень сочувствия. После чего предложил позвонить тете Даше. Я сначала удивился, откуда он про нее знает. Потом вспомнил, что сам же ему и рассказывал. Точнее, он спросил, на кого оставлю собаку (тоже ведь – запомнил про собаку!), а я в двух словах описал ему тетю Дашу.

Набирая номер, я уже не ожидал ничего хорошего. Так и вышло.

– Алло? – сняла трубку суровая наставница моего детства.

– Это я, теть Даш, Сережа. Как там у нас дела?

– Ой, – всхлипнула вдруг несгибаемая тетя Даша, – что тут было!

– Что? – спросил я, уже догадываясь, что там было.

– Жулики всю твою квартиру ограбили, Сереженька. Все перевернули.

– А Катерин? – дрогнувшим голосом спросил я.

– Нету больше твоей собачки, Сереженька.

– Убили?

– Да. Да как!

– Теть Даш, говори все! Что там было?

– Они его всего изрезали! И застрелили.

– Изрезали или застрелили? – Бедный мой Катерин! Это они меня пугали. Нашли кого пугать.

– Сереженька, там и дырки от пуль, и ножами… Что ж это такое, а, сынок? – Давненько тетя Даша не называла меня сынком. Очень напугана. Но, как всегда, наблюдательна: не зря всю жизнь проработала операционной сестрой.

– А ты выстрелов не слышала?

– Нет, Сереженька.

«Если в панельной пятиэтажке не слышно выстрелов, значит, стреляли из бесшумного оружия», – делаю очевидный вывод я.

– Милицию вызывала?

– Да. Приезжали, писали чего-то. Опрашивали жильцов. Я не говорила, что слежу за квартирой.

– Ну и правильно. Правда, соседи могли сказать. Где сейчас Катерин?

– Похоронила я его, Сереженька. В парке. Недалеко. Потом покажу могилку. И еще: пулю я одну подобрала, она насквозь прошла. Остальные, которые внутри остались, не трогала, но милиция и не интересовалась. А с зубов кусочек тряпочки сняла. Видно, он кого-то зацепил. Он же какой смельчак был, – всхлипнула тетя Даша, при жизни Катерина не слишком любившая. – Я в конвертик все положила.

– А куда конвертик дела?

– Никуда. При мне он.

– Молодец. Я за ним заеду.

– Давай. Только побыстрее, ладно? Боюсь я, Сереженька. Это ведь не воры, правда?

– Правда, тетя Даша.

– Ты вернешься? Я боюсь за тебя. И как там Аленька?

Разговор надо было прекращать. Если у них все так серьезно, на тетю Дашу уже могли выйти. Она-то ничего не знает, так что, скорее всего, ей больше ничто не грозит. А вещдоки надо срочно изъять и вывести ее из игры.

– Я обязательно вернусь, тетя Даша. Больше звонить не буду. В мою квартиру не заходи. И ничего не бойся. Все будет хорошо, обещаю.

– Хорошо бы так, – снова всхлипнула тетя Даша. Никакой она не кремень, а нормальная усталая шестидесятипятилетняя женщина. И за ее слезы они тоже заплатят. Если не поймают меня раньше, конечно…

– В общем, так, – подытожил Ивлиев. – Переходим на осадное положение. У тебя оружие есть?

Я молча отогнул полу куртки, продемонстрировав «П-38», позаимствованный у Блондина.

– «Вальтер», – сказал дед. – Хорошо, но опасно. Ствол может быть «грязным».

– Выбирать не приходится, – равнодушно отмел я. – Если у человека насморк, а находится он в горящем самолете, то его больше волнуют проблемы с самолетом.

– Я принес тебе телефон, – он протянул мне новенький «Сименс». – Чистый. Зарегистрирован на случайного человека. Номер знаем только я и Ефим.

– А ему-то зачем? Не надо бы его ввязывать!

– Боюсь, он уже ввязан. Они ж не в курсе, что ты действительно только продаешь выставочные системы. Без нужды не звони, лишь в крайнем случае.

– Знаю. Куда Альку денем? – спросил я. Разговор мы вели на промороженной терраске, а Аленька в комнате готовила немудреную еду.

– Ее надо спрятать. С Ефимом посоветуемся.

– Опять Ефим? – поморщился я. – Не надо бы сюда штатских. Все очень остро получается.

– Сам знаю, что не надо, – вздохнул старик. – Не справиться нам без него. А официальный путь мне закрыт. После твоих ковбойских дел в том шалмане.

Я виновато промолчал. Конечно, все можно было бы провернуть умнее. Если б заранее знать, что меня там ожидает.

– Ладно, поехали, – сказал дед.

– А завтрак?

– В городе позавтракаем. Раз вышли на квартиру, значит, выйдут и на работу, а там до дачи два хода. Надо убираться отсюда.

Мы зашли в теплую комнату, залили огонь в камине водой из вскипевшего чайника и, невзирая на Алькины протесты, через четверть часа уже ехали к столице.