Иосиф Гольман - Ради тебя одной

– Значит, во что-то влип – и молчишь? – укорил первый. – А мы уже не друзья?

– Друзья, друзья, – успокоил его Береславский. – Куда ж я без вас? Видите – приехал! Короче, мне на пару часов нужен реанимобиль. Если, не дай бог, засыплюсь, скажу, что угнал.

– Спасешь нас, значит? – ухмыльнулся шумный. – Выведешь из-под удара? А то мы такие боязливые.

– Бросьте, мужики, – отбивался Ефим. – Просто я уверен, что справлюсь сам.

– Колись, говнюк, – вдруг совершенно не по-врачебному предложил доктор.

И Береславский внезапно раскололся. А расколовшись, вдруг почувствовал колоссальное облегчение, только теперь осознав придавившую его ношу.

– Да-а, – сказал разом посуровевший весельчак. – Ты, старик, дал. А других выходов нет? Может, тебя в психушку на месяцок, а? Девчонок классных привлечем, за месяц отдохнешь и похудеешь. А этот твой урод забудет.

– На самом деле это вариант, – сказал доктор. – Я его вчера по телику видел, он долго не протянет. Нужно просто переждать.

– Сколько ждать? – спросил Ефим. – Месяц? Год?

– Точно сказать трудно, – честно ответил врач. – Но по его виду и дыханию я бы ему больше шести месяцев не дал.

– А у меня осталось два дня, – тихо сказал Береславский.

– Неужели он на это пойдет? – усомнился первый. – Фантастика какая-то!

– Пойдет, – сказал Ефим. – Я в таких вещах не ошибаюсь.

Спрашивавший кивнул: мнению Береславского в этой компании доверяли.

– Значит, будем считать фактом, – снова успокоился доктор. Он был человеком рассудительным и на вид даже слегка флегматичным: чего дергаться, если все ясно? Впрочем, Ефим знал, что, когда понадобится действовать, на доктора можно положиться так же, как и на его энергичного компаньона. Возможность проверить предоставлялась не раз.

– Ты уверен, что твой план оптимален? – спросил первый.

– У меня просто нет другого, – честно ответил Береславский. – Если не выйдет, вечером улечу в Барселону: рейс есть, виза стоит. Билеты сейчас не проблема.

– И там будешь сражаться врукопашную?

– А что делать? Но это если не выйдет.

– Кошмар! – воскликнул темпераментный. – Надо что-то придумать!

– Ладно, – спокойно перебил его доктор. – Давай обсудим детали.

К столику подошел певец. Невысокий, с сильным, необычно окрашенным голосом, он не был сверхпопулярен как исполнитель. А его замечательные композиции исполняли другие, более раскрученные музыканты. Но Ефим любил песни этого человека не за их раскрученность, а за красивые мелодии и добрые слова. И еще за что-то неуловимое, что, собственно, и отличает любимые песни от просто песен.

– Что такие испуганные? – поинтересовался певец. – Как пионеры в публичном доме.

– Да тут такое дело, – сказал доктор. – Ефим на войну собрался.

– Это серьезно, – хохотнул тот. Но, увидев собранные лица друзей, предложил в ополчение и себя.

– Отказать, – сказал Ефим. – Мне нужно только одно: втащить ее в студию.

– Кого? – не понял музыкант.

– Винтовку. Она весит двенадцать кило и, главное, длинная, сволочь. Хоть и пополам складывается. Плюс патроны.

– Какую студию? – профессионально встрепенулся тот.

Ефим назвал адрес. Певец аж подпрыгнул:

– Я тоже там пишусь!

При более подробном выяснении оказалось, что его студия располагалась этажом выше, но в том же подъезде. В этом не было ничего удивительного: рыбак рыбака видит издалека. В корпусе, где трудился «Беор», кроме него было еще два рекламных агентства.

– Короче, – сказал музыкант. – В твою студию волыну занесу я. В чехле от контрабаса.

– А ты играешь и на контрабасе? – изумленно спросил Береславский.

– Я играю на всем, – хохотнул тот и лихо отбарабанил пальцами чечетку по столу. – Все, договорились.

Он снова двинулся к сцене, когда его перехватила бледная, интеллигентного вида фанатка, терпеливо ожидавшая кумира поодаль.

– Ваши творческие планы? – пролепетала она заранее заученную фразу.

– Перевод «Хава Нагиле» на арабский язык! – важно заметил музыкант и через минуту уже заполнил зал новой песней.

Я не видел, как «Скорая», пробивая сиреной дорогу в пробках, мчалась в Балашиху. Мне об этом уже позже рассказал Ефим. Втолкнув винтовку в столицу, он перегрузил «В-94» в свой очередной шарабан – раздолбанный «Иж»-«каблук».

Я, когда увидел его аппарат, чуть не всплакнул от жалости: это после «Ауди»-то! И предложил Ефиму Аркадьичу денег: ясно же, что «Беор» нашу войсковую операцию не потянет. Береславский отказался, даже не спросив меня про их источник. Неужто догадался?

Но более всего меня поразил парень, притащивший мою винтовку в студию. Я несколько раз видел его веселую физиономию в телевизоре, и, кроме того, половина Чечни распевала его солдатские песни. Конечно, та половина, которая была в форме Российской армии.

Дверь я открыл лишь потому, что был предупрежден Береславским. Парень снял с плеча громадный чехол с контрабасом, но в нем лежал вовсе не главный инструмент джаз-банды, а моя долгожданная «В-94». Только теперь я вдруг понял, что из безумной затеи Ефима Аркадьича что-то, может, и получится. И еще одна мысль заполнила мой многострадальный мозг: «Теперь держись, Жаба!»

– Больше ничего не изволите? – спросил меня музыкант.

– Спасибо, – ответил я. Обстановка не располагала к разговорам. И еще я очень не хотел, чтобы нас с ним засекли вместе.

– Счастливой охоты, – хохотнул тот и, выглянув сначала в глазок – не поднимается ли кто по лестнице? – вышел из комнаты.

Меня вдруг поразила легкость, с которой нам помогали. Да, друзья. Да, свои в доску. Но видно, что-то не так в нашем королевстве, если бандиты, пришедшие к власти, дожимают нас до состояния, когда штатские берутся за оружие.

Мы с Ефимом и по этому поводу много спорим. Он считает, что прогресс неотвратим, как старческая импотенция. По этому поводу он постоянно находит все новые и новые положительные признаки. Я имею в виду прогресса, а не импотенции. И уверяет меня, что все у нас будет хорошо.

Марина Ивановна говорит, что он всегда был, как она выразилась, «романтическим полудурком».

Я же утратил романтику навеки. Если не считать вчерашнего часового катания вокруг дома Прицкера. Страшно вдруг захотелось, чтобы в окошко выглянула моя Аля. И сам же себя обругал: если увижу я, значит, могут увидеть и другие. Развернулся и уехал.

Короче, что-то не верится в перемены к лучшему. Хотя с «В-94» мое мироощущение стало куда как лучше.

Студию я арендовал на три дня, с оплатой вперед. Даже паспорта не потребовали. Несколько бумажек с ликом американского президента заменили удостоверение личности. Я добавил еще три, и парень, который должен был помогать и присматривать за дорогой аппаратурой, исчез на три дня. Бумажка за день.