Майгулль Аксельссон - Лед и вода, вода и лед

— Да. Наверняка самец, молодой и глупый и чересчур смелый.

— Хотя бывают и самки со сформировавшимся пенисом.

— Почему?

— Химия, наверное. Все это попадает сюда.

— Он что, нам угрожает? Он поэтому встал на задние лапы?

— Нет. Просто смотрит. Угрожая, они боком поворачиваются.

— И выгибают спину.

— А он этого не делает. Не понимает, что «Один» больше…

— Откуда вы знаете?

— Они так устроены. Им нечего бояться, никаких природных врагов.

— Черт, да мы же его сейчас задавим…

— Ничего, сам удерет, когда разглядит как следует.

В тот же момент медведь утрачивает всякий интерес к «Одину», становится на четыре лапы и, потоптавшись, поворачивается спиной и вперевалку уходит прочь.

— Какой симпатичный, — говорит Йон, обращаясь к Сюсанне.

— Да. — Она улыбается в ответ. — Ужасно милый.

Оба умолкают и смотрят вдаль на лед. Медведь внезапно пропал. Никто не понимает, куда он подевался.

— Как у вас дела с картой? — спрашивает Сюсанна.

— Не особо, — отвечает Йон. — Тросы затирает льдами, сложно управлять положением «рыбки».

— Рыбки?

— Локатора.

— Надо же! — удивляется Сюсанна.

Все-таки он выполняет свое обещание и проводит для Сюсанны учебную экскурсию. Сперва они стоят на шканцах и вглядываются в разбитый лед, и видят, как он трет и толкает кабель-тросы, удерживающие «рыбку» в правильном положении глубоко под водой. Йон, крепко схватившись за трос, высовывается и смотрит вниз. Вид у него расстроенный.

— Есть риск, что совсем перетрет, — говорит он.

Сюсанна кивает, но не слушает. Она пристально смотрит на ледяной гребень, остающийся позади, и на низкую, открытую корму. Тут нет даже леерного ограждения. А осадка у судна так велика, что можно с легкостью выйти, поставить ногу на какую-нибудь из этих огромных глыб и ухватиться за нее, а потом осторожно перелезть в сторонку, на нерасколотый лед. И там стоять — она стояла бы там совершенно неподвижно и смотрела бы, как судно исчезает за горизонтом.

А потом? Ну… Судно идет не настолько быстро, чтобы она не смогла его догнать. Разумеется, если только не повстречаешься с белым медведем. Улыбнувшись про себя, она поворачивается к Йону. Тот продолжает говорить, но она не слышала, что он сказал.

— …во всяком случае, на приборах.

Он уходит. Ага. Значит, сейчас они пойдут в его лабораторию-контейнер и посмотрят на эти приборы. Сунув руки в карманы, она идет следом.

Картинки еще не готовы. Пока что на экране только цифры и черточки, цифры и черточки, кажущиеся Сюсанне абсолютно непостижимыми. Кто-то из докторантов Йона пытается объяснить, но на совершенно непонятном языке. Чирп? Сонар? Многолучевой эхолот? Она тем не менее кивает, изображая полное согласие, прежде чем Йон не вмешивается. Он включил другой компьютер.

— Идите сюда, Сюсанна, — говорит он. — Вот тут можно посмотреть, как они будут выглядеть…

Картинка как будто из компьютерной игры. Ярко-желтые горы. Ядовито-зеленые долины. Пронзительно-красные горные хребты.

— Что это?

— Один залив в стокгольмских шхерах, — объясняет Йон, не сводя глаз с картинки. Сюсанна стоит у него за спиной, так близко, что ощущает тепло его тела. Она склонила голову набок и старается не выдать разочарования. Картинки показывают скрытую реальность, но совсем не ту, какая ей представлялась. Это не фотографии, а просто компьютерный рисунок. Ни растений, ни подводных существ, ни затонувшей Атлантиды.

— Цвет передает глубины, — объясняет Йон. — Красный — мелководье. Зеленый — места поглубже. А синий — это по-настоящему глубоко.

Она молча кивает у него за спиной, а потом наклоняется вперед, притворяясь, что ей интересно.

Экскурсия в лабораторию помогла разрешиться от бремени, но Сюсанна сознает это не сразу. Только войдя в свою каюту, она замечает, что фигурки у нее в голове начали двигаться. Она их видит. Ей слышно, как они разговаривают друг с другом. Она улыбается своему отражению в зеркале. Наконец-то. Можно работать. Нужно работать.

Стремительным движением она срывает резинку с хвостика и встряхивает волосами. На долю секунды в зеркале словно показывается лицо Элси — тот же цвет, та же морщинка между бровями, тот же прищур, — а потом Сюсанна отворачивается и устремляется к письменному столу.

И останавливается, замерев. Проходит несколько мгновений, прежде чем она понимает, что увидела. Что-то лежит на койке. Женское тело без женщины.

Темно-синие гольфы симметрично смотрят в разные стороны.

Над ними — белые хлопчатые трусы.

Белый лифчик, с чашечками, набитыми чем-то, тоже белым, салфетками, что ли, или туалетной бумагой…

Ремень, туго затянутый там, где должно быть горло.

И лицо, грубо намалеванное на наволочке. Лицо из комикса, с черными крестиками вместо глаз и темно-красным разинутым ртом.

Некто опять побывал у нее в каюте. Но на этот раз никакого запаха не оставил.

Ночные образы по-прежнему мелькали перед его закрытыми глазами: белокурая девушка бежит по дороге, сзади на нее пикирует черная птица, из ниоткуда явилось слово «нигде» и парализовало его. Он провел рукой по глазам, чтобы прогнать эти картинки, пока вытаскивал бумажник из заднего кармана.

— Что такое? — спросил таксист.

— Ничего, — сказал Бьёрн. — Просто я не совсем проснулся.

Белокурая девушка бежала по… Он зажмурил глаза и открыл снова. Чуть улыбнулся, принуждая себя увидеть то, что он видит в действительности. Уличные фонари. Церковь Софии-Альбертины за пеленой снега с дождем. Толстого мужчину в черной кожаной куртке, который, чуть пожав плечами, ищет в кошельке сдачу.

— Да. По-хорошему спать бы еще в это время…

Бьёрн отогнал черную птицу и заставил себя ответить:

— Да все пройдет.

— Да, — сказал таксист, протягивая сдачу. — Все пройдет. Верно.

Волосы еще не просохли после душа, влага холодным шлемом сжимала голову. Слово «нигде» проплывало перед глазами, но он не позволил ему себя поймать и парализовать, только натянул капюшон, пока такси трогалось и отъезжало, потом оглянулся на порт. Паром уже стоял там, он стоял там всю ночь, но пассажиров на борт пока не пускали. Они выстроились в небольшую очередь, группа съежившихся мужчин с поднятыми воротниками. Он немного постоял, вглядываясь в них, — нет, риска никакого. Никто из них его не узнает, поэтому он наклонился, взял сумку и направился в их сторону. Никто не оглянулся. Никто не посмотрел на него. Он встал в конец очереди, поглубже засунул руки в карманы дафлкота и стоял неподвижно, как остальные, глядя в темноту. Наслаждение ощущать себя никем. И наслаждение знать, что ты все-таки не никто. А солист «Тайфунз» и звезда такой величины, какая только возможна в шведских масштабах. Вот сейчас он пересечет пролив на пароме, а дальше возьмет такси до аэропорта Каструп. И уже успеет пройти регистрацию, когда остальные ребята только прилетят стокгольмским рейсом.