Уильям Тревор - День рождения Тимоти

Эдди сидел на краю дивана, подавшись вперед, и, когда джин в нем заиграл, почувствовал себя уверенней.

— Согревает, — заметил он. — Капелюшечка коркского.

В день, когда умер мистер Киннали, в квартиру пришло немало народу. Тимоти оповестил кого надо, и они явились вечером — мистер Киннали еще лежал на своей кровати. Эдди тогда приходил по утрам мыть посуду, а началось все с того, что мистер Киннали обратил на него внимание на О’Коннел-стрит. Всего какой-нибудь час с утра за повременную плату — вчерашняя посуда, и только, он даже и не догадывался ни о чем тогда. После смерти мистера Киннали Тимоти сам побрил его мертвые щеки и сам надел на него твидовый костюм. Потом спрыснул его туалетной водой «Кризия Уомо» и обул вместо шлепанцев в туфли со шнурками. В общем, придал ему всегдашний вид, кроме, конечно, закрытых глаз, тут он ничего не мог поделать. «Может быть, придете сегодня еще раз вечером? — предложил он Эдди, в первый раз такое. — Будет еще несколько человек». Их было больше чем несколько, все отдавали умершему дань в спальне, а потом в гостиной Тимоти включил музыку, и они просто сидели, беседовали. По обрывкам разговора Эдди понял, что Тимоти наследник, что он теперь занял место хозяина — этакий новый мистер Киннали. «Как насчет того, чтобы переселиться сюда, Эдди?» — предложил Тимоти некоторое время спустя, и потом Эдди догадался, что примерно так Тимоти сам был приглашен жить на Маунтджой-стрит, когда работал в газетном киоске в Боллсбридже — за сущие гроши, как он часто повторял.

— А пива я вообще в рот не беру, — признался Эдди в гостиной.

Отец Тимоти — такой тощий и костлявый, что ему, подумал Эдди, наверно, больно садиться, — кивнул так, что кивка, можно сказать, и не было. А мать сообщила, что пива на дух не переносит. Оба они теперь совсем не пьют спиртного.

— Где газ — там я пас, — сказал Эдди. Он плохо понимал, как с ними разговаривать. Тимоти предупредил его: когда они сообразят, что он приехал специально, его пригласят подкрепиться, и он сам не заметит, как превратят в именинника. Одо — вот как зовут отца, продолжал Тимоти. Старинное имя, не какое-нибудь там.

— Симпатичный дом у вас тут, — сказал Эдди. — Симпатичное место.

Он приехал к ним из какого-то любопытства. Получив от Тимоти ключи от «ровера», он мог запросто махнуть прямиком в Голуэй — про этот город он несколько раз слышал, что там весело, и потому еще раньше наметил его себе. Но все-таки он отправился, как ему было сказано, в Болтингласс, а оттуда по проселочным дорогам в Кулаттин. В Голуэй можно потом: по шоссе № 80 до Порт-Лише, так показывала карта в машине, а дальше через Маунтмеллик, Талламор и Атлон. Ни в одном из этих городов Эдди не бывал. Всю жизнь Дублин и Дублин.

Извиняюсь, — тихонько обратился он к отцу Тимоти. — Есть тут у вас туалет?

Шарлотта давно уже смирилась с образом жизни сына. Она никогда не выходила из себя по этому поводу — что толку? Но она сопереживала Одо, и в какой-то мере ей передавалось его разочарование. «Что делать — если Тимоти хочет жить так, а не по-нашему…» — мягко принималась она его убеждать в свое время, но Одо отводил взгляд и говорил, что не понимает этого, говорил — самому Тимоти тоже, — что не хочет ничего знать. Так Одо был устроен, и ничем его не изменишь. Кулаттин стал его поражением, и, пока Тимоти рос, Одо надеялся, что сын каким-то образом преуспеет там, где он потерпел неудачу. В то время они принимали постояльцев с ночевкой, но позднее слишком многое в доме пришло в негодность, а ремонт был слишком накладен, чтобы продолжать и не нести убытка. Тимоти был мальчик с воображением и в то же время практичный, и Одо рассчитывал, что когда-нибудь в Кулаттине будет хозяйничать молодая семья, которая придумает способ обновить дом и привести в порядок сад. Тимоти даже говорил с ними об этом, описывал, как он все любил описывать: утопающая в цветах сельская гостиница, кухня, оборудованная по последнему слову техники, свежевыкрашенные спальни, новые обои и занавески. Одо помнил годы своего собственного детства, когда в доме то и дело кто-нибудь гостил, безвозмездно, разумеется, но платные постояльцы — это хотя бы что-то.

— Спроси его, не останется ли он пообедать, — сказала Шарлотта, когда Одо показал приятелю Тимоти дорогу в уборную.

— Да, я знаю.

— Я бы мог починить вам слив, — предложил Эдди и объяснил, почему плохо течет вода из бачка. Все очень просто: ржавчина в трубе. Он сказал, что поработал немножко по сантехнической части и кое-что поэтому понимает. — Запросто, — пообещал он.

Когда спросили насчет обеда, он ответил, что не хочет никого затруднять, но они сказали: никаких затруднений. Он взял нож со столика для напитков и отправился, захватив джин и тоник, чинить уборную первого этажа.

— Очень мило с вашей стороны, Эдди, — промолвила мать Тимоти, а он сказал: пустяки, запросто.

Когда он, поковырявшись в бачке ножом, вернулся в гостиную, там никого не было. По окнам стучал дождь. Камин горел уже слабо. Эдди плеснул себе в стакан еще джина, решив обойтись без тоника, чтобы не открывать вторую бутылку. Вдруг, откуда ни возьмись, появился старик с корзинкой дров — Эдди так и подскочил.

— В общем, я что мог, то сделал, — сказал он, соображая, увидел ли его хозяин с бутылкой в руке, и склоняясь к мысли, что увидел. — Все-таки стало лучше, чем было.

— Да, — отозвался отец Тимоти, подложив в камин пару поленьев и кусок торфа в дальнюю часть. — Большое спасибо.

— Вот ливень зарядил, — заметил Эдди.

Да, сильно льет, был ответ, и до того как они перешли в столовую, ничего больше сказано не было.

— Вы здесь садитесь, Эдди, — распорядилась мать Тимоти, и он сел где она показала, между ней и ее мужем. Ему подали мясо, нарезанное кусочками, и гарнир — картошку и брокколи.

— В тот день, когда он родился, тоже был четверг, — сказала мать Тимоти. — Помню, мне принесли газету, там было что-то насчет аудиенции королевы у папы римского.

1959 год, вычислил Эдди, за четырнадцать лет до того, как он сам появился на свет. Он подумал, не сказать ли об этом, но решил, что им не интересно будет знать. «Капелька коркского» прижилась отлично, жаль только, на обеденный стол они бутылку не поставили.

— Шикарное мясо, — заметил он, и она сказала, что это любимое блюдо Тимоти с самого детства. А старик снова молчал. Старик не поверил ему насчет болезни Тимоти. Старик прекрасно понимал, что происходит, это было очень хорошо по нему видно.

— Извиняюсь, я выйду на секундочку.

Эдди встал, решив воспользоваться тем, что они оба сидят здесь. В гостиной налил себе еще джина и с гримасой выпил. Потом налил поменьше и не стал на этот раз глотать залпом. В прихожей снял со стены маленькое украшение, которое могло оказаться серебряным, — две переплетенные рыбки, он приметил их раньше. В уборной дверь закрывать не стал, рассчитывая, что они услышат шум спускаемой воды и подумают, будто он только там и был.