Михаил Чулаки - Во имя Мати, Дочи и Святой души

Чудный Голос – не женский и не мужской – шептал:

«Не плачь, дитя, ты так прекрасна, твоя слеза ведь не напрасна, где в грех и мерзость упадет, там роза света прорастет…»

Захотелось больше света, и глаза открылись. Сияло близко любимое лицо. Иссиние огромные очи излучали нежность.

– Мати Божа, ты со мной?

– Очнулась, сестричка Калерия?

– Я – не Калерия… Я Доча Твоя, Мати Божа.

– Ты побыла, ты воплотилась. А теперь надо возвращаться, сестричка.

Как Она не понимает ясной ясности?

– Я Доча Твоя.

– Надо возвращаться и смиренно нести крест, сестричка возлюбленная. Гордыня – грех. Вот и боровок твой, Валерик. Полечит тебя, жалеечку твою обожженную пожалеет.

Приблизился Валерик, улыбнулся заискивающе:

– Сладкая Свами, сестричка Соня говорила, лучше не ладошкой, а языком втирать. Можно, да?

– Конечно, можно, братик. Чем любовней, тем целебней.

Валерик приник – но не принес ни прохлады, ни сладости. Место это потеряло чувствительность. Теперь вся Она принимала наслаждение и ласку – каждой пядью шелковой кожи. Ведь в свете солнца свеча не видна.

– Ну что, сестричка, легче?

– Все равно. Пускай. Раз ему любо. Я – вся. Вся люблю, вся жалею. Погладь ручку, Мати Божа.

Мати погладила руку Доче Своей – и небесное наслаждение пронзила всё тело. Оно выгнулась дугой на ложе, словно радуга небесная.

А чудесный Голос запел-зашептал снова:

«Радость на небесах, Доча Божа на руках».

– Оставь, братик, еще не отошла сестричка, – послышалось далеко и странно.

Как же не отошла, когда к Госпоже Боже совсем пришла?!

И тут же в подтверждение включился другой Голос – такой же чудесный, но более деловой:

«Говорит Божественный эфир. Мати Божа успешно родила непорочно Дочи Божу свою. Поздравим Святое Семейство. Вселенная радуется на волнах Божественного эфира. Спасение избранных отныне гарантируется. Отделения Сестричества на Земле и планетах принимают коллективные заявления. Слушайте наши дальнейшие включения с новостями о Святом Семействе».

– Сестричества принимают коллективные заявления, – повторили губы.

Как легко дышать, когда вся Вселенная рядом и радуется!

Спина постепенно расслабилась, дуга разогнулась. Интересно стало сесть на кровати.

Она уже здесь бывала. Давно, когда не стала Божей Дочей. Здесь жила Божа Мати до воплощения. Мати и сейчас сидела в кресле, привольно раскинувшись. Братик Валерик копошился над нею.

– Вот, подбриться пора, – объяснила Мати по-домашнему. Для любви безгрешной надо волос этот животный сбривать. А у тебя еще и не растет, сестричка. Забот меньше.

– Я – Божа Доча твоя возлюбленная, – ласково объяснила Она.

– Ой, помолчи, мне сердиться нельзя. А то дернусь – и порежет братик в самом срединном месте.

– Не рассердю, Мати. Я люблю твое лоно непорочное, родившее меня на радость и спасение.

Голос – первый, сладчайший – пропел-проговорил:

«Доча любви, не знай печали, в Святой Душе тебя зачали». И пояснил скороговоркой: «А не от случки обезьяньей».

– Ну что, кончил, братик? – спросила Мати нетерпеливо. – Встать наконец можно?

– Поцелуйчики братские ты, Свами, обещала, – заныл Валерик.

– Отвяжись, братик, с поцелуйчиками. Потом. Успеешь. Боюсь, придется эту сестру неразумную полечить как следует от ее мнения. Побыла в Дочах разок – и хватит пока!

Восторг накатывал волна за волной:

– Вся я, Мати Божа, в руке Твоей. И пострадаю со счастьем для спасения жалких грешниц и грешников. В мир я послана страдать и спасти.

А деловой чудесный Голос не замедлил сообщить по Божественному эфиру:

«Мати Божа с любовью готова принести Дочу Божу на страдание ради Спасения Земли и Мира».

– Послана я, ради страдать и ради спасти. Поцелуем утешь Мати Божа твою Дочу желанную.

Сияющий лик приблизился, упал горячей каплей поцелуй на уста – и снова Доча выгнулась радугой.

Ничего блаженнее нет на свете. Не разгибаться бы никогда!

– Не отошла сестричка, – любовно повторила Мати.

А как же ей повторять, если не любовно?!

– Глубоко воплотилась… В мир, значит, пойдешь, Доча, грешниц к истине приводить. Живая Доча войдет в Грешноград, в Вавилон нераскаянный! Хорошо. Такая самых тупых невров проймет.

Сладчайший Голос вступил снова:

«Чтоб очистить мир от скверны, Мати Боже будем верны!»

И через губы Её слова сами полетели на волю:

– Чтоб очистить мир от скверны, Мати Боже будем верны!

Деловой чудесный Голос отозвался через весь Божественный эфир:

«Любящая рука Мати Божи не принесет страдания Дочи. Страдать Доча послана в Грешноград, в современный Вавилон нераскаянный!»

И с утра она оставалась Дочей Божей, хотя и вспомнила, что живет под именем Клавы, точнее – сестры Калерии. Счастливое сознание, что она обнимает всех близких и дальних, не покидало ее.

На утренней радости, которая показалась короткой и небрежной – не дольше часа, наверное, она сидела рядом с Мати Божей и слышала одновременно и пение сестер, и возгласы Мати, и чудесные Голоса, шептавшие: «Любим Дочу, любим очень».

Потом при трапезе она пожевала только сухого хлеба, попросив зато двойной стакан росы – и получила. Наказанные за что-то сестры и братики тут же стояли на коленях и вместо еды распевали: «Госпожа Божа, помилуй мя» – по тысяче раз всего лишь. Клава, став Дочей, постигала со своего высока, что и лучше, спасительнее умолять Божу вместо еды, и от Божи придет сила, которая заменит любую еду. Потому и непонятно, кто наказан: которые жуют или которые поют?

После трапезы подошла Соня и сказала весело:

– Ну что, Свами нас нести слово в Вавилон посылает. Солнце как раз! Просвежимся!

– Мати Божа посылает, – поправила Клава, понимая каждое обычное слова со своего высока.

– Ну и пошли! В городские плащалки только обернемся, не лето еще.

Соня отвела Клаву в кладовку, они сбросили свои домашние плащи и накинули прямо на тело плащи потолще на стеганной подкладке – но снаружи такие же серебряные. И такие же беспуговчатые, конечно.

Поправили перед зеркалом веночки на головках своих беленькой и черненькой. Соня волосы свои поверх плаща пустила – Клава только порадовалась за нее.

Кто же сможет не принять истину от двух весталок действенных, да и воплощенной недавно Дочи к тому же?!

Сама Свами открыла им ворота изнутри, напутствовала:

– Госпожа Божа помоги вам! Ловите души, верить готовые. И не возвращайтесь без улова.

– Радуюсь и повинуюсь, – хором.

Следом вышли и трое боровков. Ради улицы им выдали тоже плащи серебряные: чтобы невры не прознали, что мужчины в Сестричестве – презренный пол.

Они прошли между ближних домов и оказались на улице широкой и людной, но окраинной, на которой Клава никогда не бывала в прежней своей жизни.