Зинаида Кузнецова - Зеркало

Кажется, совсем недавно он встретил Юлю в вагоне скорого поезда и потом разыскал её в таёжном посёлке, а прошло уже почти два года. Два года душевной муки и угрызений совести — ведь он ушёл от Алёны, так много сделавшей для него, по сути, она спасла его, когда он совсем пропадал. Ради Юльки оставил. Тогда, после той встречи, он больше не мог существовать без неё, без дочки. И она ведь сказала, что любит его.

Он всё честно рассказал Алёне. До сих пор он помнит её виноватые глаза, как будто это её вина была в том, что он любит другую… Он чувствовал себя подлецом, но… что он мог поделать — Юля и только она жила в его сердце. Он знал, что будет счастлив только с ней.

Но счастье никак не давалось. Когда поутихла радость примирения, оказалось, что слишком много есть того, что мешает наслаждаться им этой радостью. Во-первых, Сашка. Он долго не мог смириться с тем, что Юлька от него ушла. Скандалил, подкарауливал её, угрожал, что через суд отберёт сына. Не раз они с Виктором выясняли отношения на кулаках, но, в конце концов, Сашка уехал из посёлка. Всё, будто бы устроилось. Юля тоже успокоилась, перестала плакать, но. всё чаще и чаще стали появляться в её голосе нотки раздражения, всё чаще он начинал испытывать к ней что-то похожее на ненависть: ведь она жила с этим Сашкой, родила от него сына, и дочка считает того отцом. А он, Виктор, тут так себе — сбоку припёка. И хотя он понимал, что несправедлив к ней, душу его грызла обида и ревность. Сына Юльки, маленького Никитку, он, как ни старался, не мог полюбить. Не мог и всё! Ребёнок, конечно, ни в чём не виноват, а он всё равно испытывал к нему неприязнь и старался не замечать. Лиза тоже никак не могла привыкнуть, что этот дядя — её папа. У неё же папа — Серёжа, и у Никитки тоже, а мама заставляет называть папой дядю Витю.

Виктор стиснул зубы, вспомнив, как однажды услышал голос дочки, игравшей в соседней комнате с братишкой: «Вот папа приедет, я ему расскажу, что не слушаешься и берёшь его фонарик». «Нет, не скажешь, не скажешь — у нас теперь другой папа», — отвечал Никита. «Ничего не другой, — возражала Лиза, — папа приедет и опять будет жить с нами».

«Она же почти не помнит тебя, — оправдывалась Юля, — она была совсем крошкой, когда…» — «…Когда ты нашла ей другого папу», — заканчивал Виктор. Юля принималась плакать, а он уходил из дому и частенько возвращался навеселе.

Он всё чаще стал вспоминать Алёну и однажды позвонил ей: как живёшь? У Алёны, по её словам, было всё нормально.

«Очень хочу тебя увидеть», — неожиданно для самого себя сказал Виктор. «Приезжай, — помолчав, ответила Алёна, — адрес тот же. Ждём», — она положила трубку.

Уже сегодня вечером он увидит её. Он ничего не объяснил Юле, сказал просто, что едет в командировку, но она поняла по его уклончивому взгляду, что не в командировку. Она собрала ему сумку, и на его слова «ну, пока, до свидания!» ничего не ответила. Ему даже показалось, что она как-то с облегчением вздохнула. Что ж, ей тоже, наверное, нелегко. Снова прежняя обида поднялась у него в душе — ведь это она, она сама разрушила всё из-за своей глупости и ревности. К кому было ревновать-то!

А Алёна. Может, он напрасно затеял эту поездку, ведь он о ней ничего не знает — как она, с кем. Сказала: «Ждём». То есть, как ждём? Кто ждёт? Он внезапно почувствовал беспокойство: а вдруг она замужем и они «ждут» его? А почему бы ей и не выйти замуж? И правильно сделала, если вышла! Порядочный человек, может, попался, не такой, как он, бросивший её так безжалостно… И чего он, осёл, сорвался, куда и зачем едет. Может, на ближайшей станции выйти и обратно? Но домой не хотелось, это однозначно. «Ладно, хватит нюни распускать, — оборвал он себя, — как говорил кто-то из великих, надо ввязаться в драку, а там посмотрим…» Решив, что утро вечера мудренее, он заснул под громкий храп соседа по купе.

Алёна жила всё в том же ветхом доме барачного типа, с печным отоплением, с удобствами на улице. И она была не замужем. Но она не оговорилась, сказав: «Ждём».

То, что ребёнок — его, он понял с первого взгляда. Такие же, как у Лизы, рыжие, курчавые волосёнки, круглые синие глаза, даже два пальчика на ногах были слегка сросшиеся — их семейное отличие. Когда у кого-нибудь из родни рождался ребёнок с такими пальчиками — все были страшно довольны: значит, в их родову пошёл.

А он ничего не знал. Напрасно Алёна скрыла от него, что ждёт ребёнка. Может быть, всё повернулось бы по-иному. Да нет, наверное, случилось всё так, как должно было случиться. Ведь он тогда был как сумасшедший. Скорее всего, и ребёнок не остановил бы его в тот момент.

Он понимал, что виноват перед Алёной. И её сдержанность не обижала его — а что же, она должна была встретить его с распростёртыми объятиями? Так не бывает. Хорошо ещё, что встретила как друга, как родственника, не препятствовала его общению с сыном. Малыш быстро привязался к Виктору, ползал за ним по ковру, смешно подгребая одной ножкой. Он недавно научился ходить, часто падал и предпочитал пока ползать. Когда Виктор входил в комнату, малыш бурно радовался, лепетал что-то, карабкался по его ногам, тянул ручонки, чтоб его взяли. Виктор играл с ним, кормил, ему хотелось как можно больше времени проводить с сыном. Сын, подумать только! Он страдал, видя, что Лиза всё дальше и дальше отдаляется от него, по существу, у него уже не было дочери — она продолжала считать отцом Александра. А, оказывается, у него есть сын. Сын! Так может быть?.. Нет, это невозможно. Надо выбросить эти мысли из головы, да и Алёна не захочет… После того, как он бросил её, беременную… Ну и что, что не знал, это не оправдание. И она одна растит сына, каково ей приходится, можно только догадываться. А может, стоит попробовать? Может, у них получится? Ведь он когда-то любил Алёну, он и сейчас. она и сейчас ему нравится. Алёна расцвела и похорошела, стала женственнее, из худощавой, угловатой девушки-подростка она превратилась в миловидную женщину, слегка пополневшую, что, впрочем, её нисколько не портило.

Алёна избегала разговоров об их отношениях. Он попробовал объясниться, но она остановила его: не надо. Что теперь говорить, что случилось, то случилось. Значит, так надо было. Она кормила его ужином, потом шла купать и укладывать ребёнка и сама уже больше не выходила из спальни. И всё-таки Виктор замечал, что, когда он играет с Серёжкой, подбрасывая его вверх почти до потолка, и тот заливается смехом, у неё меняется лицо и кажется, что она в этот момент с трудом сдерживает слёзы.

Неделя промчалась быстро. Они так и не поговорили толком. Уезжать ему не хотелось. Он за эти дни крепко привязался к Серёжке и вдруг понял, что расставаться с сыном будет непросто. А зачем расставаться, спрашивал он сам себя, ведь это его сын, его нужно растить, ему нужен отец. Эх, если б Алёна позволила… А если б позволила — он бы остался? Ведь его ждут Юля и дети. Но думать об этом ему не хотелось. Он как-то забыл о них за это время. Здесь, с Алёной и сыном, ему было хорошо, спокойно. Может быть, он тогда сделал большую ошибку, разыскав Юлю? Скорее всего. Что разбито, то не склеишь, а если и склеишь — ничего хорошего из этого не получится: всегда будет видна трещина. И она, эта трещина, становится всё шире.