Всеволод Шахрай - Память

— Нет, он не плачет, кошки так разговаривают, он говорит тебе Привет! Ну, давай, поздоровайся и ты же с ним.

— Привет, как дела? — кричу я котёнку, а тот продолжает лишь мяукать в ответ.

— Он отвечает тебе, что у него всё хорошо, ему там тепло, у него там дом, смотри, как щурится от удовольствия, — нашёлся тут же отец.

— А ты, что же, понимаешь его?

— Да, конечно. Вот будешь взрослым, и ты научишься понимать их язык. Хочешь быть взрослым?

— Да! — вскрикиваю я с возвратившейся ко мне весёлостью.

— Ну, тогда, давай уже фотографироваться. Раздаётся щелчок фотообъектива.

В колодце капает вода.

Металлический забор детского сада весь в дырках, как решето. Как-то отец сказал маме, по большому секрету, что дырки эти остаются на листе метала после выпиливания каких-то деталей для снарядов, а делают такие заборы у нас на пороховом заводе. Отец может это знать, он работает архитектором в проектном институте, относящемся к оборонной промышленности страны.

Забор выкрашен в зелёный цвет.

— Пап, а у нас в детском саду один мальчик есть, который ходит в военной фуражке и называет себя маршалом. Это, правда, что главнее уже никого не бывает?

— Ну почему же не бывает? Ты ему скажи, что ты генералиссимус — вот этот-то уж точно самый главный.

— Генералиссимус? — переспрашиваю я, дивясь незнакомому мне слову. Уж больно звучит оно как-то смешно и нелепо, не по-русски.

— Да! Их не так-то и много было за всю историю, но звание такое есть, — произносит отец чуть ли не гордо.

В помещении раздевалки детского сада «Журавлик» нас встречает Таисия Ивановна — моя воспитательница.

— Здравствуйте, а вы сегодня немного запаздываете, у нас уже и занятия по аппликации начались, — обращается она к отцу, который уже успел снять с меня шапку и шарф.

— Доброе утро. Ну, надеюсь, мы не многое пропустили? — берёт он шуточный тон, но в тоже время всем своим видом даёт понять, что осознаёт, что опоздали, извиняется.

Отец расстёгивает на мне пальто, он торопится, одна из пуговиц падает на пол.

— Не волнуйтесь вы так, вы совсем даже ничего не пропустили, я ещё и задание не успела дать. Давайте я вам лучше помогу, — говорит, Таисия Ивановна и помогает снять с меня валенки.

— А почему это мы такие серьёзные? — обращается воспитательница уже ко мне.

Тут она надувает свои щёки и хмурит брови, пытаясь в шутку изобразить всю серьёзность пухленького детского личика. Она передразнивает меня, понимаю я по её глазам. Они зелёного цвета. Волосы рыжие. Голос хриплый и тихий. У неё красивое белое лицо, хотя она уже не молода, ей около сорока, но так часто бывает — человек всегда красивый, если он любит кого-то, Таисия Ивановна любит нас — детей. Она подносит свою руку к моей голове и разом взъерошивает на ней все волосы. Кожа на руке приятно холодная.

Отец ставит меня на деревянный детский стул.

— А можно я его сфотографирую, вот так? — спрашивает он виновато у воспитательницы. — Я очень быстро, честное слово, или давайте я вас вместе щёлкну? Вставайте-ка рядом.

— Ой, нет, нет. Мне бежать пора, там меня уже дети заждались. До свидания, — прощается воспитательница с моим отцом и сбегает в другую комнату.

Мы чувствуем себя покинутыми.

— Да, вы бы хоть причесали его. Посмотрите, что я с его головой сделала, — кричит она, закрывая за собой дверь.

— А ведь вас ни на одной фотографии нет, Таисия Ивановна, — неожиданно произносит отец куда-то в воздух.

— И то правда, — думаю я, как бы принимая его загадочный тон. Прошлой зимой на групповом фото детей и всех воспитателей детского сада её не было, болела. А когда нас фотографировали летом с клоуном и обезьяной, она тоже отсутствовала, но уже по неизвестным мне причинам.

— Готов? — спрашивает меня отец.

— Да!

Раздаётся щелчок фотообъектива.

Дневной свет заливает помещение старшей группы детского сада сквозь огромные окна. Они закрыты, и неизвестно, как сюда пробралась синица, которая летает как метеор по всей комнате, чуть-чуть не касаясь крыльями самого потолка. Дети возбуждённо наблюдают за её полётом. Наконец синица врезается на полной скорости в окно и падает на подоконник.

— Она умерла? — спрашивает один мальчик у Таисии Ивановны, поспешившей на помощь к бездыханному телу птицы, но только она хочет коснуться её, как та тут же снова взлетает.

— Притворялась! В обморок упала! — кричат дети. В нашей группе есть небольшой живой уголок, здесь есть клетка с хомяком, черепаха и чучело журавля на подставке, и надо же, синица, решивши взять паузу, приземляется именно на журавля, прямо ему на голову.

— Поближе к своим, — раздаётся детский возглас.

— И не боится.

Таисия Ивановна открывает окно. Она долго не может справиться со шпингалетом, дёргая его и так и сяк, но всё же добивается своего — свежий морозный воздух заполняет наши лёгкие.

Распознаёт его и синица, сделав прощальный круг над головами детей, она выбирается наружу, только в небе мы её и видели.

Дети хлопают в ладоши, кричат, кто умеет, свистит.

Из-под чучела журавля выползает таракан, тут же раздаётся хлёсткий удар ладони по столу, я смотрю на белую жидкость, вылившуюся из насекомого.

— Это что ещё такое? — говорит строго воспитательница. — А ну-ка сейчас же руки мыть.

Мальчик в военной фуражке скрывается в ванной комнате.

Дети всё ещё чему-то рады, смеются, разговаривают, переглядываются между собой. Таисия Ивановна и не пытается нас успокоить. Она подходит к центру длинного стола, за которым мы все и находимся, и высыпает на него кучу нарезанной цветной бумаги.

— Ну что ж, продолжим наше занятие по аппликации, — говорит воспитательница уже в тишине, которая случилась как-то сама собой.

Дети устремляют свои взгляды на цветные круги, квадраты, ромбы, треугольники, разбросанные по столу. Все фигуры разных размеров, края же у них не прямые, а зигзагообразные, как у печенья «Хворост».

— Возьмите листок белой бумаги, что я вам раздала, перед началом занятий, и попытайтесь при помощи этих разнообразных цветных фигур изобразить на нём какое-нибудь животное, — проговаривает Таисия Ивановна, — возьмите клей и приклейте на листок туловище, голову, ноги, хвост, да всё, что угодно, всё, что должно быть у вашего животного, только использовать в качестве материала можно только вот эти, уже готовые фигуры. Вырезать самим что-то из цветной бумаги запрещается.

Дети молчат. Больше всего всех поражают эти зигзаги по краям фигур, если бы их не было, например, на круге, то из него можно было бы изобразить голову животного, а так.

Как бы то ни было, но именно круги расходятся по рукам детей быстрее, чем остальные фигуры. Только вот одной девочке не достаётся круга, и она начинает плакать.