Хуан Гойтисоло - In memoriam F. F. B.
- Название:In memoriam F. F. B.
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Радуга
- Год:1988
- Город:Москва
- ISBN:5-05-002263-0
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Хуан Гойтисоло - In memoriam F. F. B. краткое содержание
In memoriam F. F. B. - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Не менялся только он, Дориан Грей с почтовых марок, газетных страниц и кабинетных портретов, а тем временем дети становились юношами, юноши достигали зрелого возраста, у взрослых редели волосы и зубы, а те, кто, как Пикассо или Касальс, поклялся не возвращаться в Испанию, пока он жив, умирали один за другим вдали от земли, на которой родились и где при иной ситуации могли бы жить и выражать себя. Его всеобъемлющее, вездесущее присутствие тяготило нас, как образ деспотичного и самовластного отца, правящего нашими судьбами посредством декретов. Помню, словно это было вчера, как в неполные двадцать лет я написал наивную притчу, обличавшую его произвол, а на следующую ночь мне приснилось, что я арестован, Наряду с установленной им официальной цензурой его режим порождал нечто худшее: систему автоцензуры и духовной атрофии, обрекавшую испанцев на ухищренное искусство писать и читать между строк, всегда помнить о существовании цензора, облеченного чудовищным полномочием их калечить. Свобода выражения приобретается нелегко. По собственному опыту знаю, какие огромные усилия необходимы, чтобы избавить свое сознание от незваного гостя — полицейского, просочившегося в душу безо всякого к тому приглашения. Вероятно, в тот день, когда, сбросив с плеч груз этого сверх-Я, испанские журналисты и писатели возьмутся за перо, они почувствуют тот же, охвативший и меня, страх перед внезапно разверзшейся головокружительной пустотой — этой раскинувшейся под ногами свободой, возможностью говорить без околичностей то, что думаешь. Им предстоит не внешняя, но внутренняя борьба против интрапсихической модели цензуры, цензуры, включенной в «механизм души», по известному выражению Фрейда. Не исключено, что для многих интеллектуалов моего поколения свобода пришла слишком поздно и они, пожизненные жертвы стерилизующего сверх-Я, внутренней проекции его неограниченной власти, так никогда и не смогут научиться ответственному творчеству.
Его политический прагматизм, основанный на незначительном числе простейших посылок, вроде тех, что фигурируют в его завещании (недавно я прочел, что он был «единственным тактиком в стране стратегов»), признавал только одну форму идеологической лояльности — полное подчинение, Масштаб официальных добродетелей и заслуг измерялся лишь в пропорции к преданности его персоне. Такое положение способствовало процветанию продажного меньшинства, ревностно оберегающего свои привилегии и доходы, но обрекало огромную массу подданных на пожизненное гражданское несовершеннолетие: невозможность голосовать, покупать газеты иных, нежели правительственные, взглядов, читать и смотреть не прошедшие цензуру книги и фильмы, объединяться с другими гражданами, не согласными с официальной линией, протестовать против беззаконий, создавать профсоюзы… Не находя выхода в обычном творческом русле, необъятный потенциал энергии неизбежно выливался в неврозы, озлобленность, алкоголизм, агрессивность, тягу к самоубийству, маленькие личные преисподние. Испанской психиатрии еще предстоит серьезно изучить последствия этой пагубной опеки над массами взрослых людей, вынужденных страдать от сознания собственной ущербности, а в социальном плане обреченных на увечное, инфантильное, отягченное чувством вины поведение. В один день не удается избавиться от подавлений и табу, от внутренней привычки к подчинению, к некритическому восприятию обуславливающих наше сегодняшнее существование официальных ценностей. Независимо от превратностей политической жизни потребуется очень много усилий, чтобы научить каждого испанца самостоятельно мыслить и действовать, Нужно будет мало-помалу учиться читать и писать без страха, говорить и слушать с подлинной свободой. Народ, который почти сорок лет прожил лишенным ответственности и воли, — народ неизбежно больной, и его выздоровление затянется на срок, прямо пропорциональный длительности самой болезни.
По мере того как рвалась моя привязанность к родине и к физическому отдалению от нее прибавлялось иное, духовное, отчуждение, я много размышлял об этой фигуре, чья тень тяготела над моею судьбой и определяла ее с большей силой и властью, чем отец. Никогда мной не виденный и в свою очередь не подозревавший о моем существовании, именно он был первопричиной цепи событий, обусловивших мое изгнание и выбор призвания, незаживающей травмы, оставленной гражданской войной и смертью матери под бомбами его авиации; отвращения к духу конформизма, в котором хотели меня воспитать и ненавистные шрамы которого я до сих пор несу на себе; раннего желания навсегда покинуть страну, отлитую по образу его и подобию, под небом которой я чувствовал себя чужим. Тем, чем я стал сегодня, я обязан ему. Это он сделал меня вечным странником, этаким Хуаном Безземельным, неспособным нигде прижиться и пустить корни. Он побудил меня с детства взяться за перо, чтоб избыть мои конфликтные отношения со средой и с самим собой посредством литературного творчества.
Другим повезло меньше, чем мне. Я говорю не только о его бесчисленных непосредственных жертвах, но и о том, что разрушено и загублено в сознании тех, кто был вынужден принять крушение самых благородных своих идеалов и собственную моральную смерть. Или о мечтах и надеждах, связываемых с ликвидацией режима, силой насажденного им в Испании, воплощения которых столько людей не дождалось. Я думаю о Сиприано Мере, командире IV армейского корпуса республиканцев, умершем в тесноте и нищете парижской больницы, в то время как его жизнь искусственно поддерживали наисовременнейшим хирургическим оборудованием. Думаю о Леоне Фелипе, о Максе Аубе, Хулио Альваресе дель Вайо и стольких других, что героически, до последнего, сохранили верность принципам, за которые так благородно боролись, Для них его зловещий конец, достойный кисти Гойи или пера Валье-Инклана, наступил слишком поздно, Их уже никому не воскресить.
Но и для меня эта весть пришла с опозданием, как согласие на брак, данное долгое время спустя после предложения руки, когда человек, сделавший его, уже устал ждать и — как может — устраивает свою судьбу с другой. Чтобы произвести должный эффект, этой вести следовало прийти пятнадцать лет назад, когда я еще страстно любил свою страну и мог принять участие в общественной жизни с куда большей верой и энтузиазмом, чем ныне. А в 1975 году я уже, как говорил Луис Сернуда, — «испанец без желаний», испанец, который есть то, что он есть, лишь потому, что ничем иным быть не может. Для меня урон также оказался непоправимым, и я приспосабливаюсь к нему на свой лад, без злопамятства и ностальгии.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: