Владимир Киселёв - Весёлый Роман

Все это я пытался растолковать Павлу Германовичу. Но у не­го о двухтактных моторах представление, «як у мавпи про хрест» 17, если воспользоваться выражением моей мамы.

— А почему все спортивные мотоциклы стреляют?

— Потому что в глушители не ставят внутренних наборов и для увеличения заряда цилиндра приходится специально под­бирать форму и длину глушителя.

— Вот и подбирайте.

В конце концов Павел Германович сказал, что на зрителей не произведут такого впечатления гонки по стене на обыкно­венных бесшумных машинах.

В первый же день своей работы в «бочке» я стал просить Павла Германовича, чтоб он мне позволил потренироваться на стенке.

— Стенка — не кросс, — вмешался а наш разговор Андрей Джура.

Этот Андрей считается одним из лучших гонщиков по верти­кальной стене. Красивый высокий парень с неправдоподобно длинными черными ресницами, он мчится под самым штрафтросом, который ограждает галерею, буквально перед лицами зрителей.

— Почему же, — возразил Павел Германович. — Обяза­тельно нужно будет попробовать. Только со временем.

— Как бы голова не закружилась, — махнул рукой Андрей. Я проверил двигатели, долил горючее в баки, на галерею пустили публику. Очередной заезд, как всегда, начался с крат­кого вступительного слова Павла Германовича.

Андрея, по-видимому, раздражало, что я стою на пятачке совершенно без дела, да еще подмигиваю Тамаре на ее ко­сынку. Тамара ему самому нравилась. Андрей пнул ногой ко­лесо.

— Подкачай, —сказал он раздраженно.

Я проверил шины манометром. Давление было нормальным. Но я ничего не сказал, наклонился к ниппелю и сделал вид, что ртом поддуваю шину.

Сверху, над «бочкой», послышался смех. Это меня подбод­рило, и, когда Андрей, раскланявшись перед зрителями, сел в седло и помчался по стене, то взмывая к штрафтросу, то опус­каясь вниз, я поднял руки, словно хотел поймать его, как му­ху. Засмеялись еще сильней.

Павел Германович посмотрел на меня быстро, оценивающе, трезво и тоже захохотал.

После заезда, во время передышки, он сказал мне:

— Здорово это у вас. Вы делайте эту штуку каждый раз. Смех — это, как говорится, здоровье. И зрителям и нам. Пока посмеются — передышка. Как вы на это?..

— Хорошо, — согласился я. — А когда на стенку?

— Хоть завтра.

В следующем заезде я проделал все мои штучки, а, кроме того, еще изобразил, будто зубами подтягиваю гайки на мото­цикле Андрея Джуры.

— Шут, — негромко сказал Андрей.

По-видимому, это прозвище будет меня преследовать всю жизнь.

Есть в уходе за мотоциклом грязная и неприятная опера­ция. Это когда нужно помыть и смазать цепь задней передачи.

Николай когда-то придумал свою методику, при которой можно снять, помыть, смазать и снова установить цепь, даже не запачкав рук. По его способу я и действовал. Прежде всего соединил запасную цепь с цепью мотоцикла и стал проворачи­вать ведущую звездочку, пока грязная цепь не легла на газе­ты, которыми я застелил пол. Затем, поддев цель проволочным крючком, я сунул ее в консервную банку с дырочками, а бан­ку за дужку опустил в ведро с бензином. Она там помокла, а затем я повесил ее сушить. В другой банке я приготовил горя­чую смесь из солидола и графитного порошка. В этой штуке я выкупал цепь и снова тем же порядком принялся ставить ее на место.

Если не считать того, что у меня на лице появились черные графитные полосы, я ничуть не извозился.

За моей работой внимательно наблюдал Андрей Джура.

— Прежде перед моим выходом, — грустно говорил он мне, — крутили пластинку и изо всех динамиков Георг Отс пел: «Цветы роняют лепестки на песок, никто не знает, как мой путь одинок». А ты, Ромка, все это переделал в клоунаду.

Я подружился с Андреем Джурой. Оказалось, просто хоро­ший парень. Я и прежде замечал, что среди мотогонщиков, цир­качей, работающих на трапециях под куполом, да, наверное, и среди других людей, занятых профессиями, связанными с рис­ком, редко попадаются завистливые, брехливые или жадные ребята. Им не до этого. Андрей меня и вывел на стенку, и ра­довался тому, что у меня получается, и показывал, и подбад­ривал.

Огорчился он только, когда Павел Германович согласился с моим предложением устроить комические гонки по стене. Чтоб я изображал милиционера и гнался за Андреем, а потом внизу делал вид, что беру с него штраф за недозволенное пре­вышение скорости. Я привел Андрея Ливня из заводского кон­структорского бюро, и он асфальтовым лаком изобразил на стенках «бочки» как бы свернутый в трубку Крещатик.

Наш номер был в конце программы. Сначала Андрей Джу­ра делал свои «горки», затем мчался по стене, стоя на мото­цикле. Тут я уже в костюме милиционера свистел, вскакивал на мотоцикл и мчался за ним. У нас все было рассчитано: ког­да он взлетал вверх, я спускался вниз, когда он вниз — я вверх. Теперь и я время от времени отпускал руль и делал вид, что хочу схватить его руками прямо на ходу.

На днях у нас побывала комиссия из Главного управления цирками из Москвы. Возглавлял ее высокий, очень старый дя­денька с трясущейся головой, по фамилии Артуро, как мне ска­зали, знаменитый цирковой режиссер.

Он нам хлопал, а после выступления предложил мне перей­ти на другую работу. Создан новый «Цирк на льду», и там нужен клоун-мотоциклист, который мог бы устраивать трюки на катке.

Павел Германович забеспокоился:

— Как же так? Человек только освоился, приобрел серьез­ную цирковую квалификацию… А вы его сразу хотите забрать?

Я сказал, что подумаю.

У нас тут, конечно, неплохо платили, но этот Артуро пред­лагал уж слишком соблазнительную ставку. Как министру.

«Женщина, если ты когда-нибудь встретишься с богом, спро­си у него: любил ли тебя кто-нибудь сильнее, чем я».

Я не могу отвязаться от этой мелодии. «Женщина, если ты встретишься с бегом…»

Но что значит любить? Кого мы любим? Какой должна быть эта женщина? Красивой?.. Вера была очень красивой. Она при­ехала из Москвы и говорила, что специально для того, чтоб увидеться со мной. Вот и увиделись. Никого из нас не обрадо­вала эта встреча.

— А ведь ты прежде был таким веселым, — сказала Bepa. — Самым веселым человеком из всех, кого я знала.

Я отшутился маминой пословицей, что горе только рака красит. Она тоже изменилась, но я ей ничего не сказал об этом. Нет, она не то чтоб постарела, она еще лучше, чем преж­де, выглядела, и, когда мы шли по улице, на нее оглядывались. Правда, это теперь уже не щекотало мне нервов и я не при­сматривался к тому, кто на нее оглядывается. У нее изменились руки. Вот руки у нее теперь совсем не подходят к ее лицу и фигуре. Они у нее почему-то стали такими, как у моей мамы. Руками пожилой женщины. Они словно старше ее. Странно это. А в общем, говорить нам было не о чем.