Владимир Киселёв - Весёлый Роман

Заметка называлась «Награда за мужество». В ней сообща­лось: «В ночь на шестнадцатое апреля в селе Залесье Черни­говской области загорелся дом А. Голобуского. В пылающем помещении спали жена А. Голобуского Анна и трое детей. Сам А. Голобуский, завфермой колхоза, был в это время в сосед­нем селе. Первой увидела пожар ученица десятого класса сред­ней школы № 1 комсомолка Людмила Петренко. Она, не раз­думывая, разбила окно, вскочила в пылающий дом и, рискуя собственной жизнью, бросилась спасать сонных детей. Их мать Анна Голобуская потеряла сознание. Первой Люда вынесла младшую девочку — трехлетнюю Оксанку. На Люде тлела одежда, загорелись волосы. Но она снова вернулась в горящий дом, вынесла второго ребенка, затем, несмотря на ожоги, снова бросилась в огонь и спасла жизнь пятилетнего Павлика. После этого она вытащила через окно хозяйку дома и стала при­водить ее в сознание, хотя и сама нуждалась в немедленной медицинской помощи. Такая помощь была ей оказана подоспев­шими односельчанами. Все жители села предлагали свою кровь для переливания и свою кожу для того, чтоб сделать необходи­мые пересадки. Сейчас Людмила уже выздоровела и чувствует себя хорошо.

За смелость и отвагу, проявленные при спасении трех детей и их матери во время пожара, Президиум Верховного Совета УССР от имени Президиума Верховного Совета СССР наградил медалью «За отвагу на пожаре» ученицу десятого класса залесской средней школы № 1 Черниговской области Людмилу Пет­ренко».

Я думал о том, что Люда Петренко — человек, на которого можно положиться. Во всем. Я понимаю — раз броситься за ре­бенком в огонь, ожечься, но вытащить его. Но ведь она это де­лала четыре раза. И наверное, ей было очень страшно и боль­но. Это не шуточки, когда горят волосы. Я, когда был в восьмом классе, сделал с ребятами ракету, которую мы набили спичеч­ными головками. С десяти коробок. Выхлопом из этой ракеты мне обожгло руку. Я чуть не выл от боли. Врача вызывали. Все кончилось пузырем на пальце. А тут волосы горели. И ведь она понимала, чем ей это грозит. Но это ее не остановило.

Вечером я решил написать письмо этой Людмиле Петренко. Я никогда не думал, что сочинить письмо так трудно. Как ни кру­тил, а все сбивался на слова вроде «вашим подвигом гордятся все комсомольцы нашего цеха» или «ваши успехи в спасении детских жизней во время пожара показывают, что комсомоль­цы во всем впереди». В конце концов я сообщил, что только теперь прочел о ней в газете и хотел бы с ней переписываться.

Ответ я получил почти через месяц. За это время я уже по­забыл о Людмиле и сначала был очень удивлен, что на мое имя пришло письмо из Черниговской области. Люда Петренко писа­ла мне, что просит извинить за то, что задержалась с ответом, что сейчас у нее конец четверти, и пришлось много заниматься, что она пока не имеет ни одной тройки и четверок меньше, чем пятерок, что на письма ей трудно сразу отвечать, потому что она получила много писем, особенно от солдат Советской Армии, даже с Дальнего Востока. Но, несмотря на это, перепи­сываться со мной она готова.

Письмо было написано аккуратным, ровным почерком на листках из школьной тетради в линейку, и я себе представил девушку, которая при свете керосиновой лампы сидит за столом и пером «86», опуская его в чернильницу-невыливайку и стряхи­вая лишние чернила, чтоб не получилось кляксы, пишет мне письмо. Смутили меня только послания от солдат.

Мне полагался отгул. Неделя. Я получил аванс, купил две ко­робки конфет, «Киевский» торт, бутылку одесского коньяка с тремя звездочками, сложил все это в свой старый чемоданчик, который приторочил к багажни­ку, и на рассвете выехал в Чер­нигов.

Я читал в журнале «Наука і суспільство» 36о черниговском Спасо-Преображенском соборе, о том, что он был построен в XI столетии, ровесник Софии Ки­евской, что сейчас проводятся реставрационные работы и что сооружение это отличается совершенством, гармоничностью и суровой простотой.

Я осмотрел этот собор. Все имелось, так сказать, в наличии. И гармоничность, и суровая простота. Не было только рестав­раторов. Но здание и так было в большом порядке. Собор да­же действовал. В него вошел старенький попик, за ним две ста­рушки в черном.

Собор стоял на холме, а вокруг было несколько могил. На одной из них, на каменной плите, я увидел сделанную на фарфоре фотографию — парень лет двадцати с кудрявым чу­бом. Умер в 1921 году. И надпись со стершейся позолотой. «Су­ди, господи, не по делам нашим, но по милосердию твоему».

Кем он был, этот парень? Убийцей? Предателем? Почему его жизнь полностью осуждена его близкими? Почему они надея­лись, что бог будет к нему милосерднее, чем были они?

Со странными просьбами иногда обращаются люди к богу… Мне вспомнилась песня парагвайцев. «Женщина, если ты когда-нибудь увидишься с богом, спроси у него…» «Парень, похоро­ненный рядом с этим знаменитым собором, если ты когда-ни­будь увидишься с богом, спроси у него…» Это не к богу обра­щаются. И не к людям. К совести.

Я спустился с холма и увидел странную штуку. Человек в си­нем пластмассовом шлеме, украшенном очками, со страхом смотрел на свой мотоцикл. «Паннония», венгерская дорожная машина. Выпускные трубы в цветах — от желтого до темно-си­него. Плохо отрегулирован карбюратор. Либо недостаточно по­дается топлива.

Я присмотрелся к мотоциклисту и увидел, что страх это было не то слово. Его узкое лицо выражало обиду, ужас, в общем, на нем было то самое выражение, какое бывает только в ми­нуты большого несчастья.

— Что случилось? — спросил я.

— Она не останавливается, — хрипло сказал человек.

— Кто она?

— «Паннония». Мотор. Двигатель. Понимаете, я выключил зажигание, — он показал мне вынутый ключ, — а он по-преж­нему крутится…

Я знал, что, если удержу сейчас смех, на всю жизнь могу стать заикой или начать дергать головой. Эта взбунтовавшаяся «Паннония» и ее перепуганный хозяин рассмешили б и царевну Несмеяну. Но я удержался.

— А почему бы вам для начала не снять колпачок со свечи?

— Ох!.. Я так, знаете… Не сообразил. Решил ждать, пока бензин выработается. А у меня почти полный бак. Ну конеч­но, нужно отключить свечу…

Я сбросил колпачок. Двигатель чихнул и умолк.

— Спасибо… А что же теперь делать?.. Меня снова стал разбирать смех.

— Сейчас посмотрим.

«Паннония» получает ток от магдино — магнето с махо­виком. Я снял фару и правую крышку картера и стал искать обрыв в цепи зажигания.

— Вы не приземлялись? — спросил я.

— Как приземлялся?

— Мотоцикл у вас не падал?

— Нет. А что такое?

— Тут обрыв.

Я пошел к своему буланому коньку, достал нож, изоляционную ленту и срастил провод. Двигатель легко завелся. Вынул ключ — сразу заглох.