Андрей Рубанов - Психодел

Каждый трезвый мужчина трезв по-своему; все пьяные мужчины пьяны одинаково.

Они сидели напротив нее, на продавленном, полуразрушенном диване, над их лохматыми головами с черно-белого плаката смотрел неизвестный Миле престарелый, но бравый японец в белоснежном кимоно. Все трое улыбались: японец – вежливо, а Борис и Мудвин – отважно и расслабленно. Пахли остро, мощно, как пахнут, будучи выпимши, только очень сильные, здоровые мужики.

Полтора часа назад она смаковала дорогое вино в чопорном ресторане, где скатерти отдавали мятой, и слушала комплименты хорошо одетого Кирилла; сейчас боялась положить локти на стол – прилипнут.

Спорили.

Она гневалась, нажимала, а эти кивали, хмыкали, хрустели простонародными огурчиками, переглядывались, как две головы Змея Горыныча, в то время как третья и самая умная голова безмолвно нависала сверху, прищуривалась, скопированная со старой, чуть ли не газетной, картинки и увеличенная.

– Поехал бы, – сказала Мила. – Избил вора.

– Зачем? – спросил Борис.

Она закинула ногу на ногу, и стул под ней заскрипел.

– Затем, что он у твоей девушки тряпки украл! Этого мало?

– Немало. Но его уже поймали. Он наказан.

– Но не тобой!

– Не кричи.

– Хочу кричать – и буду.

– Ты не у себя дома.

– Боряка, – деликатно позвал Мудвин, – не наезжай на девушку. Пусть кричит. В моем доме и не такое бывает. Крик хорошо успокаивает. Хотите – я выйду на лестницу, покурю, а вы тут покричите друг на друга, по-настоящему. От души.

– Не надо никуда выходить, – сказала Мила. – Я не кричать приехала.

– Вот и не кричи тогда, – миролюбиво сказал Борис. – Криком дела не делаются. Кричать, морды бить, милицию подкупать – я так жить не буду. И ты не будешь. Мы не звери, мы будем жить... ну, как бы... по-людски.

– По-людски? – спросила Мила. – А ты знаешь, как это: по-людски? Посмотри в зеркало: у тебя нечеловеческие мышцы. Когда мы познакомились, у тебя была машина, разрисованная дикими зубастыми мордами. Ты, милый, всю жизнь маскируешься под зверя! А теперь выясняется, что ты хочешь жить по-людски? Я тебя не понимаю. Почему ты не позвонил? Почему не сказал, что вора поймали?

– Не хотел спешить.

– Боряка прав, – сказал Мудвин. – Есть определенный порядок. Никто не просил Кирилла лезть в это дело. Если вор арестован, пусть следователь позвонит и скажет: «Ребята, мы нашли злодея, мы скоро вернем ваши вещи...»

– Через год, – сказала Мила. – Это «скоро», да?

– Неважно. Есть порядок. Через год – значит, через год.

– О боже! Зачем ждать год, если есть возможность забрать всё через неделю?

– Затем, что такой порядок.

– Слушай, Мудвин, не говори мне про порядок. Тоже мне, фанат порядка! Это, что ли, твой порядок?

И она обвела руками комнату, заваленную книгами, боксерскими перчатками, компакт-дисками, гантелями и пустыми бутылками из-под минеральной воды.

– Да, бардак, – возразил Мудвин, улыбаясь. – Живу один, женщины нет. Порядок наводить некому.

– О боже! – воскликнула Мила. – При чем тут опять женщины? Почему у вас всё время женщины виноваты? Дураки вы, дураки. Никто никогда к вам не придет и не наведет никакого порядка.

– Женщины не виноваты, – сказал Мудвин. – И мужчины тоже не виноваты. Никто не виноват. Особенно не виноват Боряка. Ехать в отделение, совать деньги, заходить в камеру, бить морду какому-то дураку... Так нельзя. Вора накажет государство. Уже наказало. Поймало и посадило в клетку.

– Ага, – сказала Мила. – Государство. Отлично. И это говорит человек, посвятивший жизнь мордобою! Если вы не доверяете государству, – она нагнулась, взяла с дивана деревянную доску с перпендикулярно торчащей ручкой, взмахнула ею и чуть не сбила со стола бутылку, – зачем вам тогда ваши мышцы, ваше каратэ? Зачем вот эта штука?

– Это не штука, – улыбнулся Мудвин. – Это тонфа. Положи на место. Давай я тебе лучше чаю налью.

– Водки, – велела Мила.

– Водку наливаю только с разрешения Боряки.

– Разрешаю, – сразу среагировал Борис.

– О боже, – сказала Мила. – Идите вы к черту, оба.

После хорошего вина водка показалась ей отравой. Но в этой квартирке, с окнами без штор, с видом на капотненский нефтеперерабатывающий завод, где по стенам были развешаны мечи, кинжалы, метательные звезды, старые плакаты с Чаком Норрисом, была уместна только водка.

– Ты, Люда, главное, не нервничай, – сказал Мудвин. – Ты неправильно сказала. Я занимался не мордобоем, а искусством поединка. Искусством, понимаешь? А он, – Мудвин обнял Бориса за шею, – занимался спортом. «Банку» качал. Не чтоб перед девочками позировать, а просто ему по кайфу было – вот и качал. И государство тут ни при чем. У него своя жизнь, у нас – своя. Лично я не ищу у него защиты... – Мудвин повернулся к Борису. – Ты ищешь?

– Нет, – ответил Борис.

– Вот, – Мудвин кивнул. – Он тоже не ищет. Государство большое, бестолковое, оно еле-еле само себя держит. Нашли менты вора – спасибо, молодцы, уважаю. Не нашли – ладно, никаких претензий. Пусть лучше террористов ловят и педофилов, от них проблем больше. А воры есть воры, они всегда были и будут... Мы взрослые дяденьки, мы сами себя защитим. А государство пусть защищает слабых и старых. Понимаешь?

– Нет, – сказала Мила. – Но к черту всё это. Сколько вы уже выпили?

Мудвин заглянул под стол.

– Три.

– Празднуете, да?

– Имеем право, – веско сказал Борис. – Мужской день. Тем более, мы мужчины не простые. А брошенные.

Мила усмехнулась и положила на стол две коробки.

– Эх вы, брошенные. Вот вам. От меня. Чтоб не думали, что я забыла про мужской праздник...

Борис открыл коробку, вздохнул.

– Перчатки, – сказал он. – Спасибо, любимая.

– И у меня, – сказал Мудвин. – Но твои лучше. У меня простые, а у тебя лайковые.

Борис поднял глаза на Милу.

– Может, помиримся тогда, раз такое дело?

– Помиримся? – весело переспросила Мила. – А мы разве ругались? Мы просто разъехались и всё.

– Тогда, может, съедемся?

– Не переживай, – вежливо сказала Мила. – Съедемся.

– Правильно, – сказал Мудвин, жуя кусок колбасы. – Только не спешите. Лучше пожить отдельно и соскучиться как следует. Потом как съедетесь, как наброситесь друг на друга, со страстью дикой – круто будет!

– А если не съедемся? – спросила Мила.

Мудвин подумал. Вздохнул.

– Тогда, – сказал он, – я на тебе женюсь.

– Правильно, – похвалил Борис. – В эту женщину слишком много вложено. Ее нельзя выпускать за пределы нашего узкого круга. Либо я, либо ты. Других не подпустим. Сожрем с потрохами. Женись на ней, чувак. Пусть она будет Брянцева.

– Лучше ты, – сказал Мудвин. – Пусть она будет Локтева. Из меня муж никакой. Денег нет, башка отбита, кости переломаны.