Никколо Амманити - Грязь

Стал ходить по комнате сопя. Нервничал. Крутился на каблуках сапог. Остановился и посмотрел на себя в прислоненное к стене зеркало.

Альбертино был высокий и полный. Почти два метра. Качался в спортзале. Широкие плечи, крепкие руки. Волосы короткие, каштановые, зачесанные на лоб. Широкий рот, а глаза маленькие и холодные.

Он удовлетворенно оглядел себя.

Ему нравилось, как на нем сидит замшевая куртка «Эйвион Гейм», купленная пару дней назад. Плотно облегает по бокам. Да и джинсы «Коттон» хорошо сидели, они были узкие, но не настолько, чтобы спереди выпирало. Ну, разве что слегка блеклые.

Он сел, продолжая глядеться в зеркало.

Сегодня утром он чувствовал себя в форме. Именно в этой куртке, в стираной и глаженой рубашке, шотландской жилетке. Хотя джинсы собрались на коленках, полностью открывая техасские сапоги.

Он тщательно расправил их.

Огляделся вокруг и решил, что это — самая отстойная дыра из тех, что он видел.

Грязная конура на восьмом этаже башнеобразной многоэтажки. Железобетон и голубой кафель. Рядом — еще четыре такие башни. Совершенно одинаковые. Ни одна еще не достроена, но в них уже живут. На верхних этажах не было еще ни голубого кафеля, ни электропроводки.

Строительные спекуляции.

Он продолжал осмотр.

На стенах развешаны изображения индийских богов, и Боба Марли, и Джими Хендрикса, и Равви Шанкара, а на полу — матрасы, полные блох, и коврики, пропахшие дымом и ногами, и грязное белье, и засохшие саженцы марихуаны.

В кухне, в раковине, кое-как вделанной в железобетон, стопки грязных тарелок, перепачканных в жире и какой-то дряни. Кастрюля с присохшим рисом. Супница с тошнотворным восточным месивом.

Через окно, залепленное прозрачным пластиком, расплывчато различался Пренестино, ряды машин, корпуса завода по переработке мусора, подъемные краны, огороды, низкие постройки и небо. Чистейшее. Холодное. Без единого облачка.

Этот восточный клоповник принадлежал Антонелло.

Антонелло-Выпендрила.

Этот тип Альбертино был ему противен с самого начала. До мозга костей. На самом-то деле он и не знал толком этого токсикомана. Не знал, откуда он взялся и почему шеф водил с ним дела.

В любом случае, если Игнацио Петрони по прозвищу Ягуар пользовался его услугами, это означало, что под хипповской одеждой билось верное сердце.

Вот все, что ему полагалось знать.

И этого ему должно было хватать.

Естественно, именно это Альбертино и не нравилось.

Наконец за дверью раздался шум спускаемой воды.

Мы это сделали! — приободрился Альбертино.

Он бросил сигарету на пол и потушил ее носком сапога, вдавив в ковер. Поднялся, подтягивая джинсы.

Вскоре дверь открылась, и Выпендрила вышел.

Выглядел он ужасно.

С этими черными грязными косичками провинциального растамана. В поту. Маленькие пристальные рыбьи глазки. Худой, как сушеная килька. Небритый. На лице его лежала печать всех грехов, совершенных за время путешествия по Востоку. Он был одет в алый халат от Серджо Таккини, подвязанный тонким белым педерастическим поясом. Брюки в красную и синюю полоску, узкие на бедрах и широченные внизу. Босиком.

И такой рубин.

Между почерневших зубов у него был вставлен офигительный рубин.

Ему казалось, что это шикарно.

Может, в Непале это и так. Но не в Риме, конечно.

Ну и придурок же был этот Выпендрила.

«Ну, как прошло?» — спросил Альбертино, возбужденный, как отец, ожидающий рождения сына.

В руке Выпендрила держал свернутое полотенце.

«А как оно могло пройти? Нормально! Смотри, неверный!»

Голос у него был низкий, хриплый и невыразительный.

Он развернул полотенце. Медленно. Словно показывая ценнейшее сокровище. В полотенце были завернуты около двухсот шариков размером с черепашье яйцо. Белых, покрытых целлофаном и воском.

Героин.

Они все еще пахли дерьмом.

Этот тип был не только придурком, но еще и фокусником.

«Но каким хреном тебе удалось это все запихать в желудок? А? Я хочу сказать, каким образом?» — спросил Альбертино.

«Это просто, приятель. Сейчас объясню. Садишься на берег Ганга, великой реки-матери, в позу лотоса. И смотришь, как река течет перед тобой. У тебя все раскрывается. Дух. Желудок. Пока сидишь там и медитируешь, начинаешь глотать их один за другим. Спокойно. Медленно. Без спешки. Вместе с ними ешь бананы. Ты не представляешь, какие они вкусные, маленькие и сладкие там, в Индии. Ешь их всю ночь…»

«А зачем бананы? У них вкус противный?»

«Цементные! Они просто цементные! Не будешь есть — они будут кататься у тебя в желудке, как сумасшедшие бильярдные шары! А это опасно. Очень опасно», — ответил ему сей старый мудрый гуру.

Пока говорил, он вытащил из ящика большую инкрустированную трубку из слоновой кости и набивал ее табаком и травой.

«Тебе надо попробовать эту штуку. Вчера выкакал. Как только приехал. Это мой личный запас на черный день. Приходит прямо из Гималаев. Эта классная штука!»

«Да ты че, спятил? Если я покурю эту траву, целый день буду ходить под кайфом. Я на работе… Черт, и потом, сейчас же одиннадцать утра!» — сказал ему Альбертино, мотая головой.

Альбертино траву не курил уже два года. С тех пор, как женился на Сельвадже. Она не хотела. Говорила, что у него лицо становится тупое и что в постели после этого он похож на зомби. И он бросил.

Ради ее любви.

«По моему мнению, у тебя стресс. Ты не прислушиваешься к своей ци [18] В даосских представлениях — энергия, изначально присущая человеку, от состояния которой зависят все процессы в его организме. . Тебе надо подзаняться йогой… делай как я. Отыщи твой внутренний покой. Расслабься».

Прямо с трубкой в зубах, из которой валил густой галлюциногенный дым, Антонелло-Выпендрила принялся выгибаться, хуже чем монгольский акробат в провинциальном цирке. Ноги задрал над головой, стоял на одной руке, а другой держался за большой палец левой ноги.

«Ты больной… Нет, правда, ты просто псих…» — сказал ему Альбертино, взглянув на него как эксперт.

Этот человек был слишком ненормальный, как молодой верблюд, чтобы ненавидеть его по-настоящему.

Он стоял там, на полу, изогнувшись, точно изуродованный омар.

«Ладно, Выпендрила, уже поздно, мне надо идти. Вот деньги… товар я забираю», — Альбертино попробовал попрощаться.

У него сегодня утром и других дел хватало. Он не мог терять время рядом с этим придурком.

Изогнувшийся Антонелло разогнулся при виде пачки банкнот.

Пока Выпендрила быстро пересчитывал деньги, Альбертино положил яйца в пакет и засунул его в куртку.

«Притормози, Баба! Этого мало!» — спокойно сказал ему битник.

Говорил Антонелло тоном всезнающего гуру. Истину изрекали святые уста его. Это порядком бесило Альбертино.