Никколо Амманити - Грязь

Гадость!

Она сплюнула в раковину.

Да кем он себя считает, этот подлец…

Годовой отчет для Института. Целый день на работе. Если я это не сделаю.

Да катись ты, лжец! Дерьмо поганое.

«Не беспокойся, отдохни. Скоро гости придут. Может, хочешь выпить чего-нибудь, милый?» — спросила Джулия, пытаясь говорить самым обычным тоном.

«Да, спасибо, моя сладкая. Белого», — ответил он.

С кривой усмешкой она достала из холодильника бутылку и наполнила его стакан. Потом вытащила из ящика прозрачный пакетик.

Гутталакс.

И, злобно посмеиваясь, высыпала половину в стакан.

Роберту Пальмьери вся предновогодняя суматоха оставляла совершенно равнодушной.

Она жила на втором этаже корпуса «Понца».

Она медитировала. Голая. В позе лотоса. Сбрасывала стресс. Освобождала дух.

И ждала гостей.

«Это просто очередная глупая социальная условность. Очередная выдумка тупого потребительского общества. Наплевать на Рождество, на Крещение и даже на Новый год. Условности. Все условности. Покой и радость находятся в самых дальних тайниках нашей души. Там всегда праздник, нужно только найти дверь и войти туда» — так она сказала несколько дней назад Давиде Раццини на собрании по тантрической медитации, организованном обществом «Друзья Плеяд».

Она почувствовала к этому парню нечто, что сама обозначила как эмпатию, слияние, и в итоге пригласила его тридцать первого к себе. «Не знаю, получится ли… Понимаешь, у нас праздничный ужин… Семья, все такое…» — растерялся Давиде.

«Ну же! Приходи! Я чувствую к тебе сильное влечение. Мы можем заняться сексом. Объединить наши сущности. Я была на стажировке в Калифорнии у Учителя Равальди и научилась технике достижения четырех космических оргазмов: водного, огненного, воздушного и земного».

Давиде тут же согласился.

Роберта закончила медитацию, завернулась в индонезийский платок и принялась готовить ужин из козьего молока, огурцов и брынзы. Из магнитофона неслись вопли, похожие на крик новорожденного.

Это были крики касаток с Аляски, наложенные на вой ветра русской степи.

Она поставила две глиняные чашки посреди маленького столика из черного дерева и зажгла две огромные марокканские свечи.

Все было готово.

Она чувствовала, что расслабилась и что ее карма в полном порядке.

Не было только Давиде.

Тьерри Маршан сидел на небольшой сцене VIP-зала клуба «Вурдалак».

Сильно пьяный.

Его одели с головы до ног. Теперь на нем был фрак с голубыми блестками, на голове — маленький цилиндр из красной бумаги, державшийся на резинке. В руках он сжимал Регину, свою арфу. Перед ним стояло около двадцати накрытых столиков со свечами в центре. Стены были украшены гирляндами из цветной бумаги. Публика, заплатившая за вход, тоже в цилиндрах, орала, свистела в свистки, разбрасывала конфетти. Официанты в форме из кашемира, с вытканным рисунком, уже предлагали закуски.

Устрицы, зелень, тертый сыр.

Тьерри слышал весь этот отдаленный шум.

Звон посуды. Разговоры. Слишком громкий смех.

Все это было где-то за стеной, выстроенной алкоголем.

Я как тропическая рыба в аквариуме.

Он замечал взгляды, направленные на него издалека, и идиотская ответная улыбка не сходила с его губ.

Однако в сердце у него воцарилась русская зима, а в горле стоял ком.

Так погано он не чувствовал себя уже очень давно.

Вот до чего я докатился! Одет как клоун. Я, великий бретонский музыкант. Один как перст в этом паршивом месте. Ни друзей, никого…

Он принялся поглаживать арфу.

Он чувствовал, что дошел до предела.

Эта поездка в Италию стала настоящей катастрофой.

Он вместе с женой и трехлетней дочкой приехал сюда в июне из Буникса, местечка в Бретани. Все трое в одном кемпере. Они собирались проехать по Италии, заработать денег игрой на арфе, а потом отправиться в Индию и остаться там. Его жена, симпатичная двадцатишестилетняя блондинка, была хорошей матерью, а он считал себя неплохим отцом.

Сначала все шло нормально.

Тьерри играл фолк в небольших клубах, Аннетт занималась крошкой Дафной, а деньги, предназначенные для поездки в Индию, складывались в коробку из-под мармелада, которую прятали прямо в моторе.

Потом Тьерри снова запил. По вечерам, после концертов, он спускал весь заработок в барах. Возвращался в фургон вдрызг пьяный, заваливался рядом с женой, обнимавшей во сне малютку, и луна за грязным окошком вращалась у него перед глазами.

Почему он пил?

Потому что отец его пил, и дед его пил, и весь его край пил. И еще потому, что он чувствовал — будь у него побольше уверенности в себе, он мог бы стать известным, записать диск, а так ему уже сорок пять и живет он в поганом фургоне, из которого масло течет. И все эти истории о жизни «в дороге», о свободе передвижения, которые он рассказывал жене, теперь не очень-то убеждали его самого.

А потом в один прекрасный день Аннетт открыла мармеладную коробку и обнаружила, что там пусто. И ушла, забрав малютку. Даже не разозлилась, просто ушла и все.

Тьерри теперь разъезжал по Италии один и мог гробить свою печень сколько влезет. Он начал играть на улице. На площадях, на рынках. За небольшие деньги.

Ты ей даже на Рождество не позвонил…

Сейчас, в зальчике клуба «Вурдалак», ему хотелось плакать.

Он сделал над собой усилие. Сжал микрофон.

«Добрый вечер всем. Извините за мой итальянский… Как дела? Мы готовы к Новому году, в котором будет много… Много чего? Конечно, трех „С“. Как говорят у нас, человеку в жизни нужны три „С“. Разве вы не знаете? Да ну! Правда не знаете? Хорошо! Тогда я скажу. Солнце! Секс! И счастье!»

Редкие аплодисменты в зале. «Ну-ка, я вас не слышу, громко скажите „да“! Хорошо. Громче! Еще! Еще громче! Отлично! Молодцы!»

Гаэтано Коццамара, уроженец Нолы, двадцать восемь лет, орлиный нос, два горящих угля вместо глаз, черные волосы завязаны в хвостик, широченные плечи и одежда от Карачени.

Он занимался сопровождением. Жиголо. Попросту — мужчина по найму для состоятельных дам.

Он умел себя вести. Увлечь.

Поцелуй руки. Решительное пожатие. Открытая улыбка. Оживленная беседа. Он уже утратил явный акцент жителя Нолы, и в его произношении остались лишь легкие южные нотки. Это ему дорого обошлось. Пришлось читать, заниматься своим образованием. Узнать, кто такие Фрейд, Дарвин, Тамбелли, Моравиа. Он научился распознавать людей по покрою одежды и цвету носков.

Этим утром его поднял с постели телефонный звонок.

Старые товарищи по клубу «Нола».

Чего им надо? — подумал он, плохо соображая спросонья.