Александр Трапезников - Высший свет

Словно угадав витавшую в салоне мысль, Режиссёр мрачновато промолвил:

— В конце концов, дорожные правила надо бы вообще отменить — для простоты общения между водителями и пешеходами… Как, впрочем, и все другие. Устарели.

— Этим мы все и занимаемся, — заметил Продюсер. — Реформацией сознания.

— Это цель реформ?

Продюсер посмотрел на него и серьезно ответил:

— Цель реформ в Российской Федерации — благосостояние людей . Список людей прилагается в журнале «Форбс».

Режиссёр засмеялся, потом спросил:

— Почему ты решил включить в шоу ещё одну, эту тринадцатую пару? Зачем, с какой целью?

Тот пожал плечами, через некоторое время отозвался:

— Вдохновение… Нельзя работать без вдохновения. Без него ничего нет. Даже смысла жизни.

Помолчав, он продолжил:

— Ты знаешь, что такое клингский язык?

— Нет.

— Это Лукас. «Звездные войны». Там на нём разговаривают инопланетяне. Щебечут себе что-то, и никто не поймет. Потому что такого языка нет, его Лукас и придумал.

— И что?

— Так вот, в одном из американских штатов этот фильм крутили умственно отсталым, с утра до ночи. И те вдруг начали говорить на клингском. А главное — понимали друг друга.

— А дальше?

— Я могу научить людей разговаривать на этом птичьем языке. Да так, что они русский забудут.

— Зачем?

— Мы же с тобой только что говорили о реформации. Большой Реформации Сознания.

— Клингский… — повторил через пару минут Режиссёр. — Занятно. А мы-то с тобой на каком будем?

Ответа он не дождался, потому что при повороте на улицу Королева им не повезло: машина едва не врезалась в вывернувший откуда-то «жигуленок». Умелый шофер вовремя нажал на тормоз. Пока водители обменивались любезностями, Режиссёр, потирая ушибленный лоб, спросил:

— А ты боишься смерти?

— Нет, — отозвался Продюсер. — Потому что, видишь ли, я и есть — смерть. Так мне, по крайней мере, иногда кажется, — добавил он, помолчав.

Они медленно шли по Моховой, свернули на Воздвиженку.

— Ну, теперь ты-вы рассказывай-те, — предложил Алесь. Свою неуклюжую фразу сопроводил такой же неуклюжей попыткой взять девушку под руку.

— Мороженого хочется, — сказала Катя, отстраняясь. — Могу съесть сразу несколько порций.

— Маловато для биографии… Но это дело мы сейчас организуем.

Алесь двинулся было к киоску, но девушка остановила его:

— Погодите. Я же не сказала — подайте мне немедленно пять порций. Да даже и одну. Просто вслух вырвалось. А купить могу и сама. Только не хочется.

У Алеся была привычка почесывать в неразрешимых ситуациях затылок.

— Чего-то я вас совсем не пойму, — сказал он. — То — хочется, то — не хочется… Москвички все такие?

— А я не москвичка, — ответила Катя. — Вернее, не коренная. Но это к делу не относится.

— Всё относится, — возразил он. — Мы ведь должны как можно больше узнать друг о друге. Таковы правила игры.

Словно ища поддержки, Алесь поглядел на крутившегося рядом Оператора.

— Верно, — подтвердил тот.

— Тогда вот что я вам скажу, — произнесла Катя. — Не все желания надо исполнять. Ни свои, ни чужие.

— А я думал, что желание любимой девушки — это закон.

«Любимая девушка» посмотрела на него, как на сумасшедшего. Точно так же взирал на них на всех и каменный Достоевский, устало сидящий на постаменте. Москва сильно изменилась с тех пор.

— В два часа мы должны быть у Останкинского пруда, — напомнил Оператор. — К этому времени вам неплохо стать хотя бы приятелями. А то ваши конкуренты вырвутся вперед. Не исключено, что кто-то уже превратился в любовников… Народ шустрый.

— Что же делать? — тревожно спросил Алесь, поглядывая на Достоевского. Тот молчал.

— Поступок, — вновь напомнил, подсказал Оператор. — Три, а то и больше каких-то необычных, любовно-безумных поступка. Вот слабо тебе сейчас взобраться на памятник и признаться оттуда в любви к Кате? А я буду снимать снизу. Ракурс хороший, света много.

— Сразу — в любви? Нет, залезть к классику на колени я могу, но речь толкану другую — о международном положении и угрозе глобализма. Можно чего-нибудь о птичьем гриппе, на худой конец.

Алесь решительно пошёл к постаменту, но Катя снова остановила его:

— Стоп! Совсем уже идиот, что ли?

Парень вернулся к девушке, расстроенно произнёс:

— Ну и напарница мне досталась! Ничего нельзя. Ты, девочка, в каком классе-то учишься? Не в седьмом?

Теперь пришла очередь расстроиться-рассердиться Кате.

— Я… я уже университет заканчиваю. Пятый курс, заочно.

— Надо же! По виду не скажешь. Может, и работаешь даже?

Она молча кивнула, не желая с ним больше разговаривать.

— И где, если не военная тайна? Не в программе космических полетов детей-вундеркиндов на Марс? Я буду ждать твоего возвращения.

Катя фыркнула, но всё же едва заметно улыбнулась.

— Мне двадцать один год, — сказала она. — А работаю я — здесь.

И указала на Главную библиотеку Москвы. Оператор продолжал деловито и отстраненно снимать.

На большом плазменном экране мельтешили, перебивая друг друга, Шоумен и знойная Актриса, очень сексуальная, правда, не первой свежести. Продюсер наблюдал за всем происходящим в студии по телевизору. Он находился в своём огромном кабинете один.

— …Наши любимые пары расползлись по городу, как тараканы! — кричал Шоумен; кажется, он просто не мог говорить тихо — должно быть, начинал орать с утра, едва открывал глазки.

— Но все они пока находятся в пределах Садового кольца, — добавила Актриса. — И наши операторы внимательно за ними наблюдают, записывают каждый жест и слово.

— А скоро — в два часа — все они вновь соберутся вместе — возле нашего Останкинского пруда, откуда мы поведем прямой репортаж!

— И покажем вам первые кадры — что же они успели натворить за отпущенное им время.

— Я думаю, это будет — нечто! Фантазии нашим милым обезьянкам не занимать! — вновь закричал, заёрничал Шоумен. — К нам уже поступает информация со всех фронтов. Пока боевые действия идут с переменным успехом.

— Ведь любовь — это та же война, её добывают в сражении, — дополнила Актриса. — Вспомним Ромео и Дездемону…

— А также Капитанскую дочку и Дубровского. Но, родная, ты как всегда ошиблась: Дездемона была с Отелло, а Ромео душил Джульетту. Впрочем, это неважно. Как поётся в одной старой песенке: любовь никогда не бывает без грусти, но это же лучше, чем грусть без любви-и-и!..

В студии сидела публика, похожая на хлопающих манекенов. Продюсер прикрыл ладонью глаза, одновременно массируя веки. В кабинет вошел Режиссёр, молча сел в свободное кресло.

— Сразу же, как только мы закончили передачу из Александровского сада, к нам стали поступать телефонные звонки и СМС-сообщения, — радостно заявила Актриса. — Напомню: именно они определяют рейтинг наших блуждающих пар. Ваши симпатии — их успех и удача!