Наоми Суэнага - СТОИЕНОВАЯ ПЕВИЧКА, или райский ангел

Выйдя вечером на эстраду, я с удивлением заметила среди публики кореянку. Мне захотелось поприветствовать её со сцены, и я уже начала было говорить что-то в микрофон, но она поспешно приложила к губам указательный палец, и я перевела разговор на другую тему. Чтобы проникнуть сюда, она переоделась в банный костюм. Как бы у неё теперь не возникли неприятности! Если кто-то из администрации увидит её тут, скандала не миновать.

Выступление моё прошло с большим успехом. Среди зрителей были и те, кого я уже видела на своём дневном концерте. Воодушевлённая тёплым приёмом, я спустилась с микрофоном в зрительный зал, и человек пять поднесли мне чаевые. Кореянка тоже протянула мне несколько бумажек, зажатых между палочками для еды, но это были не деньги, а талоны на посещение кабинета акасури. Наверное, она хочет, чтобы завтра я пришла снова. При мысли об этом у меня опять заломило в висках, но я всё равно была ей благодарна.

Закончив выступление, я вернулась к себе. Этот типично японский номер, такой же, как все те, в которых останавливаются приезжающие с ночёвкой гости, предназначен специально для размещения артистов. В положенный час сюда из столовой приносят еду, и по окончании трапезы полагается выставлять поднос вместе с посудой за дверь. Получается, что ты всё время одна, — когда стоишь на сцене, когда ешь, когда готовишься к очередному выступлению, когда возвращаешься после него. Никогда я не ощущаю своего одиночества с такой остротой, как во время подобных поездок.

Говоря об одиночестве, я имею в виду некое особое состояние, не связанное с семейным положением или жизнью вдали от родных.

Человек приходит в мир один и покидает его тоже один. Таков удел каждого из нас. Но какой смысл развлекаться в одиночестве? Сегодня я, без всякого сомнения, выступила прекрасно. Зрители тоже остались довольны. И что же в итоге? Не имея собственного диска, я вынуждена развлекаться сама с собой? Казалось бы, у меня есть все основания чувствовать себя счастливой, однако…

Большую часть времени я торчу в своём номере, и с каждым днём яма, в которую загоняет меня тоска, становится всё глубже. На второй день я снова заглянула в кабинет акасури, но вместо прежней толстушки там работала другая женщина. Сидящий в лобби администратор объяснил мне, что «моя» кореянка бывает только по субботам. Огорчённая, я поплелась восвояси.

Укладываться спать было ещё рано, но я постелила постель и прилегла. Книжки я с собой не захватила из опасения, что ручная кладь окажется слишком тяжёлой. По телефону тоже не поговоришь. В лобби имеется несколько телефонов-автоматов, но рядом с ними на диване всегда сидят отдыхающие, поэтому вволю поболтать с Дайки или с кем-нибудь из друзей невозможно. Оздоровительный центр расположен возле скоростной дороги, и поблизости нет ничего, даже самого заурядного магазинчика. Внезапно я вспомнила про стоящий в стенном шкафу телевизор и проворно вскочила с постели.

Судя по допотопному виду, телевизор был сломан, но, включив его, я с удивлением обнаружила, что он работает. Изображение, конечно, оставляло желать лучшего, но всё же догадаться, что происходит на экране, было возможно. Сердце у меня подскочило от радости.

Отлично!

По одному из каналов передавали эстрадную программу. В иное время я не стала бы смотреть эту ерунду, но сейчас, сама не знаю почему, с удовольствием уставилась в телевизор. Нелепые шутки и дешёвые остроты позволили мне скоротать время. Взглянув на часы, я подивилась тому, как быстро промелькнули два часа. Я погасила свет и легла в постель с ощущением покоя и умиротворения.

«Какое счастье, что здесь оказался телевизор», — подумала я, благословляя в душе неказистый ящик.

Кажется, я совсем уже доехала.

Сетуя на свою горькую долю, я незаметно погрузилась в сон.

Нынешние мои гастроли рассчитаны на пять дней. Это ужасно долго. Я беспокоюсь о покинутом Дайки. До сих пор я никогда не принимала предложений, если речь шла более чем о трёх днях, а на этот раз сгоряча согласилась. Поступая на работу в агентство, я предупредила директора: «В семье у меня есть больной. Уход за ним лежит на мне, поэтому я не могу надолго отлучаться из дома. Три дня — крайний срок».

Это — та самая предельная нагрузка, которую способна выдержать нервная система Дайки, в глубине души не одобряющего моих гастролей. Вернувшись домой после трёхдневной отлучки, я со временем кое-как ухитряюсь залечить его душевные раны. На сей раз, однако, моё отсутствие растянулось на целых пять дней.

Отработав последний концерт, я едва успела на поезд, уходивший в 9:30 вечера. Единственным моим желанием было как можно скорее очутиться дома, — от нетерпения у меня даже выступил на шее пот. За эти дни я смертельно устала. А в вагоне, как назло, не было ни единого свободного места. Всё забито — не только сидения, но и багажные полки. В проходе толпятся люди, высматривая, куда бы приткнуться. И я среди них. Кляня на чём свет стоит агентство, которое из жлобства не желает обеспечивать артистов билетами на нумерованные места, я по обыкновению устраиваюсь в закутке за задними сидениями и сажусь на корточки, прислонившись к стене. Однажды я решила сесть на пол, подстелив газету, но сразу же вскочила, потому что вокруг сновали тараканы.

Вряд ли кому-нибудь приходит в голову, что в поездах, курсирующих на скоростной линии «синкансэн», развелось такое количество тараканов. Эти, в общем-то, симпатичные существа живут в ожидании даров небесных, то бишь хлебных крошек от поедаемых пассажирами сэндвичей. Несмотря на гордое имя тараканов, они совсем маленькие, размером с кунжутное семечко. Когда смотришь себе под ноги, в поле зрения оказывается не меньше тридцати этих букашек. Тех из них, которые по неосторожности выползают в проход, ожидает печальная участь быть раздавленными существами высшего порядка под названием «человек». Отдельные смельчаки вскарабкиваются на обувь пассажиров, но, не обнаружив там ничего съестного, скатываются на пол. Наблюдая за ними сверху, ощущаешь себя всемогущим богом, как-то даже неловко становится.

Но вот поезд прибыл на Токийский вокзал. Там я сделала пересадку и в конце концов добралась до станции Хигаси-Кавагути. Я мчалась по тёмной дороге к дому так, словно оставила на зажжённой плите чайник.

При виде меня прохожие в недоумении оборачивались.

Ну какое им, спрашивается, дело? От досады к глазам подступают слёзы, из-за них свет уличных фонарей расплывается смутными пятнами.

Я бегу только потому, что хочу быть любимой — слепо, беззаветно. И себя я тоже хочу любить — слепо и беззаветно.

Нет, я не дам погибнуть своей душе. Ни за что! Никогда!

Радея о собственной душе, я только и знаю, что совершать всякие безрассудства.