Луиджи Малерба - Сальто-мортале

У тебя такая богатая фантазия, сказала она. Подожди, надо подумать, что мы можем делать вдвоем в темноте, сказал я, давай поиграем в ту самую игру, в которую я играл в пятом классе. Ты меня, видно, плохо понял:

ЭТО ЖЕ ДЕТСКАЯ ИГРА.

Далеко не детская, сказал я, — в нее играют и китайцы, они мастера этой игры. Объясни получше, сказала она. Хорошо, попробую объяснить: ты должна делать, что я тебе скажу. Посмотрим, как тебе понравится эта игра.

Это очень просто, сказал я, достаточно сесть и широко раскрыть глаз. Прости, но что я должна разглядывать одним глазом в полной темноте? Разглядывать тебе ничего не нужно. А она сказала: — Мне такие шутки не нравятся.

Ну хорошо, тебе не нравятся шутки, но это не шутка, а эротическая китайская игра. Не знаю, понравится ли мне эта игра, но я сяду на этот стул — а ты что будешь делать? Это очень просто, сказал я, я сяду рядом и

БУДУ ЛИЗАТЬ ТЕБЕ ГЛАЗ.

Лизать глаз? Да, я буду лизать тебе плаз, а ты сиди. Не знаю, хорошо ли я поняла, ты что, ради забавы будешь лизать мне глаз? Она села на стул и посмотрела на меня, широко раскрыв глаза, — а что тут, спрашивается, смотреть?

Лучше не надо, сказала она. Вот увидишь, стоит только начать. А она сказала: боюсь, мне будет больно.

Вначале любая игра неинтересна, может, в первый момент тебе будет немного больно, но потом понравится.

Хотела бы я знать, сказала она, кому будет приятно: тому, кто лижет, или тому, кого лижут. Что за странные вопросы, это два различных удовольствия, как у мужчины с женщиной в минуту любви. Я поняла, но здесь все как-то по-другому.

Ну, хорошо, по-другому, сказал я, но я отлично помню, что с кузиной это доставляло мне большое удовольствие. У тебя была кузина? Да, была, что плохого в кузине? Однако странно, я впервые слышу об этой кузине. Не станешь же ты, Розальма, ревновать меня к прошлому. В довершение всего еще и

РЕВНОСТЬ.

Я лизнул Розальму кончиком языка. Осторожнее, сказала она, мне больно, осторожнее, мне приятно. Вот так — сколько я цветов вижу! Теперь мне снова больно. Конечно, тебе немного больно, но боль и радость неотделимы друг от друга. Я вся дрожу, сколько цветов я вижу и самых разных красок! Можешь чуть сильней, вот так мне приятно, сказала она. Еще бы. Наверно, это было приятно и Наполеону. А я и не знала, что и он любил эту игру.

Сколько цветов! Вижу голубой луг! И море — все фиолетовое, еще вижу розовую бабочку. А теперь вижу красное облако и колокол, который громко звонит. Сколько ты всего видишь, Розальма, в этой темной, как погреб, комнате!

Мне захотелось выкурить сигарету. Брось сигарету, тебе станет нехорошо. Какая красота, теперь мы запремся на ключ и будем выходить из дому только за едой, раз в неделю, сказала она. Скорее докуривай сигарету. Хорошо, сейчас, но дай мне спокойно докурить, Розина. Пойми, вначале нельзя слишком увлекаться, сказал я. Учти,

ГЛАЗ — ШТУКА НЕЖНАЯ.

Если его лизать, он растает, зачахнет. А как же тогда китайцы, Наполеон? — воскликнула она.

Как раз у китайцев, Роза, глаза за долгие века испортились, стали меньше. Не верю, сказала она и громко рассмеялась.

Она была вся в капельках пота. Еще несколько минут — и конец. А я сказал, лучше подождать до завтра, игра тогда приятна, когда остается желание, иначе это уже сплошная пытка.

Глаз у Розальмы покраснел и слезился. Ничего, сказала она, просто я еще не привыкла. Смотри, как бы я не съел твой глаз, пошутил я. Хочешь меня напугать, сказала она, но я тебя не боюсь — как и собаку, которая лает: ведь такая собака никогда не укусит. Берегись иных собак, которые лают, сказал я, — потом она вдруг набрасывается на тебя и может откусить руку или ногу. К примеру, доберман-пинчеры, они предательски нападают даже на хозяина, его друзей и родных. Говорят, собака предана человеку. Не очень-то. Иногда собака рвет этого самого человека на части.

Вижу черный луг и зеленую птицу, провода линии высокого напряжения, с одной стороны — солнце, с другой — луну, прозрачный воздух, полет шмеля, белое, похожее на лошадь облако и «каравеллу» компании «Алиталия», гудящую вдали. Краем глаза вижу и Средневековую башню. «Каравелла» ушла в сторону моря, оставив в воздухе страшное гудение, сливавшееся с гудением радиотелевизионных антенн в Санта-Паломба. По лугу носится собака, вижу мельтешение множества ног, гражданских и военных, слышу голоса людей. Говорите, говорите,

В КОНЦЕ КОНЦОВ

ВАМ НЕЧЕГО БУДЕТ СКАЗАТЬ.

Меня одолели муравьи, нет от них ни минуты покоя. Стебелек воткнулся мне в ухо, камень вдавился в спину, мухи ползают по лицу, губам, глазам. Солнце опаляет кожу, глаза вот-вот выскочат из орбит. Я чувствую легкое покалывание — это мухи или муравьи? Кто-то дотрагивается до меня — зачем вы меня трогаете?

Вижу двух воронов, летящих высоко в небе. Они черные. Кружат надо мной и каркают. Зачем они сюда прилетели? Что надеются отыскать, что вы надеетесь отыскать, улетайте в другое место, тут для вас ничего нет.

Почему вы меня не накрыли? Простыня у вас есть? А если нет, можете купить в магазине в Павоне или в Альбано, стоит она недорого. Человеческое существо не оставляют на съедение мухам и воронам, кружащим в небе. А не найдете простыни, накройте скатертью, ведь она-то у вас есть, хоть платок на лицо — и то лучше, чем ничего.

Я хотел бы встать, я устал, устаешь не только в пути. Хотел бы размять затекшие ноги, а потом сесть в тени дерева и спокойно выкурить французскую сигарету. Никто не поможет мне подняться — почему, спрашивается, вы мне не помогаете? Помогите человеку встать на ноги, подайте ему руку!..

Вот я и нашел тень под деревом, но самого дерева нет — куда оно делось? Похоже, это тень от римской пинии. Джузеппе, дружище, каменный ли это дуб или римская пиния — разницы никакой, будь доволен тенью, какое тебе дело до дерева?

Они все еще говорят обо мне, слова сплетаются, образуя прозрачные геометрические очертания в прозрачном воздухе. Мне надо пошевелиться, поговорить с кем-нибудь, но я не знаю с кем.

Есть желающие поговорить со мной?

Я могу, конечно, разговаривать и сам с собой, но лучше, если найду собеседника. Мы сядем в тени и немного поболтаем, покуривая каждый французскую сигарету. Значит, нет никого, кто хотел бы поговорить со мной? Мне нужно прочистить легкие. Не знаю почему, но здесь нечем дышать. Помогите мне дышать, воздуха вокруг полным-полно, надеюсь, вы не хотите весь воздух для себя забрать. Я хотел бы о многом узнать, умираю от желания узнать обо всем этом. Кто тот старик, вернее, кем он был, какую вел жизнь? Какую я жизнь вел, когда он был еще жив? У меня, к вашему сведению, появились ужасные подозрения. Я должен поговорить с кем-нибудь, сейчас же.

Я могу позвонить, но некому, а если б даже и позвонил, то не знаю, ответят ли мне на мои вопросы. Но все равно попробовать стоит. Да, но стоит ли говорить откровенно с первым встречным? Это зависит от человека. Есть люди, с которыми говоришь впервые, а кажется, будто знаешь этого человека уже сто лет. Итак, я скажу: — Алло, можем мы с вами поговорить?