Уильям Кеннеди - Железный бурьян

— Но тут тебя Руди спрашивал, — сказал Махоня Френсису. — Он или на станции греется, или забрался в какой–то брошенный дом на Бродвее. Говорит, ты знаешь в какой. Но учти, Френсис, я слышал, полицейские обыскивают старые дома чуть не каждую ночь. Тут из наших столовавшихся многих нет — думаю, все в тюрьме. Небось ремонт там затеяли, маляры понадобились.

— Не пойму, какого лешего им надо, — сказал Френсис. — От бродяг никакого вреда.

— Разлюбили бродяг полицейские — вот в чем, наверно, дело.

Сперва Френсис заглянул в пустой дом — это ближе всего к миссии. Он вошел через проем без двери и очутился перед сырой, непроглядно темной лестничной клеткой. Подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и стал осторожно подниматься по ступенькам, перешагивая через скомканные газеты, осыпавшуюся штукатурку и через негра, калачиком свернувшегося на первой площадке. Пробирался среди разбитых стекол, пустых бутылок из–под вина и содовой, картонных коробок и человеческого кала. Уличный фонарь освещал сталагмиты голубиного помета на подоконнике. Френсис увидел еще одного спящего возле дыры, в которую, по слухам, на прошлой неделе провалился какой–то Мак Мичиганец. Френсис обошел дыру и спящего и нашел Руди. Один в комнате, он лежал на широкой доске, поодаль от разбитого окна, накрыв плечи вместо одеяла газетой.

— Эй, бродяга, — сказал Френсис, — ты искал меня?

Руди заморгал и уставился на него снизу.

— Ты с кем разговариваешь? — сказал он. — Ты кто такой, фэбээровец, что ли?

— Хватит валяться, фриц полоумный.

— А, это ты, Френсис?

— Нет, это Буффало Билл. Ищу тут индейцев.

Руди сел и сбросил с себя газету.

— Махоня говорит, ты спрашивал меня.

— Ночевать негде, денег нет, бутылки нет, и людей никого нет. Бутылка была, но кончилась. — Огорченный своим положением, Руди повалился на доску и сразу заплакал. — Я покончу с собой. У меня склонность, — сказал он. — Я последний.

— Э, вставай, — сказал Френсис. — У тебя ума не хватит с собой покончить. Надо бороться, надо быть стойким. Элен не могу найти. Ты Элен не видел? Надо же, такой холод, а эта женщина без крова. Прямо жалко ее, черт.

— Где зимы и снега нету, — сказал Руди.

— Да, снега нету. Пошли.

— Куда пошли?

— Отсюда. Останешься здесь— угодишь в тюрьму. Махоня говорит, они обыскивают норы.

— В тюрьме хоть тепло. Дадут шесть месяцев, выйду — как раз все цветет.

— Френсису тюрьма ни к чему. Френсис свободен и свободным останется.

Они спустились по лестнице и вернулись на Медисон–авеню. Френсис решил, что Элен, наверно, раздобыла где–то деньги, иначе она стала бы искать его. Может, позвонила брату, и он ей подкинул. А может, заначила больше, чем сказала. Непростая дамочка. А с деньгами рано или поздно завалится в «Паломбо», за чемоданом.

— Куда идем?

— Какая тебе разница? Пройдешься, кровь разгонишь.

— Где ты взял одежку?

— Нашел.

— Нашел? Где нашел?

— На дереве.

— На дереве?

— Ага. На дереве. Там все растет. Костюмы, туфли, галстуки.

— Никогда ты мне правды не говоришь.

— Вот это правда, — сказал Френсис. — Любая хреновина, какая тебе в голову придет, — правда.

В «Паломбо» они встретили старика Донована, который как раз собирался сдать дежурство ночному портье. Было около одиннадцати, и он приводил в порядок стол. Да, сказал он Френсису, Элен здесь. Въехала в начале дня. Да, у нее все в порядке. Была веселая. По лестнице поднималась — вид как всегда. Взяла комнату, где вы всегда останавливаетесь.

— Ладно, — сказал Френсис и вынул десятидолларовую бумажку, полученную от Билли. — Можешь разменять?

Донован разменял, и Френсис вручил ему два доллара.

— Отдай ей утром, — сказал он, — и посмотри, чтобы еду купила. Узнаю, что не отдал, — приду и вырву у тебя все зубы.

— Отдам, — сказал Донован. — Элен я люблю.

— Поди проверь, как она. Не говори, что я тут. Только посмотри, как она, не нужно ли чего. Не говори, что я послал, ни–ни. Проверь просто.

И Донован постучался в одиннадцать часов к Элен, выяснил, что ей больше ничего не нужно, вернулся и доложил об этом Френсису.

— Утром скажи ей, что я днем зайду, — велел Френсис. — А если я ей понадоблюсь, а меня нет, пусть скажет, где ее найти. Махоне пусть скажет в миссии. Знаешь Махоню?

— Знаю, где миссия, — ответил Донован.

— Чемодан выкупила?

— Выкупила и заплатила за два дня за комнату.

— Значит, все–таки получила деньги из дома, — сказал Френсис. — Но два доллара все равно ей отдай.

После этого Френсис и Руди пошли на север по Пёрл–стрит; Френсис вел приятеля быстро. Три манекена в вечерних костюмах поманили его из витрины. Он помахал им рукой.

— А теперь куда идем? — спросил Руди.

— К ночному бутлегеру, — сказал Френсис. — Возьмем пару бутылок — и в ночлежку, поспать.

— Ага, — обрадовался Руди. — Наконец–то ты сказал что–то приятное. Где ты достал столько денег?

— На дереве.

— На том, где галстуки растут?

— Да, — сказал Френсис. — На том самом.

На Бивер–стрит, на втором этаже, Френсис купил у бутлегера две литровые бутылки мускателя и две поллитровки виски «Зеленая река».

— Сучок, — сказал он, когда бутлегер подал ему виски. — Но то, что должен делать, делает.

Френсис заплатил бутлегеру и положил в карман сдачу: осталось два доллара и тридцать центов. Бутылку вина и бутылку виски он отдал Руди, и, выйдя от бутлегера, оба разом приложились к вину.

Так Френсис выпил впервые за неделю.

Ночлежкой заведовала старуха с тяжелым низом и рояльными ногами, вдова какого–то Феннесси, умершего так давно, что никто уже и не помнил его имени.

— Здорово, мать, — сказал Руди, когда она открыла им дверь.

— Меня зовут миссис Феннесси, — сказала она. — У меня имя есть.

— Я знаю, — сказал Руди.

— А знаешь — так и зови. Только негры говорят мне «мать».

— Ладно, родная, — сказал Френсис. — Родной тебя никто не зовет? Нам две койки.

Она впустила их, взяла деньги, доллар за две койки, а потом отвела наверх, в большую комнату, сделанную из двух или трех путем сноса перегородок и превращенную в спальню с дюжиной грязных коек, из которых лишь одна была занята спящим телом. Комнату освещала одна лампочка, на взгляд Френсиса трехваттная.

— Э, — сказал он, — тут больно светло. Еще ослепнем.

— Если приятелю тут не нравится, — обратилась к Руди хозяйка, — пусть идет в другое место.

— Кому же тут не понравится? — сказал Френсис и сразу плюхнулся на койку рядом со спящим.

— Эй, бродяга, — сказал он и потряс его за плечо. — Выпить хочешь?

Человек с громадными, недельной давности струпьями на носу и лбу повернулся к Френсису.

— А–а, — сказал Френсис. — Это Лось.

— Да, это я, — сказал Лось.